Все изменилось в последний день отпуска. Было почти полночь, Деде и Эльза спали. К тому времени я уже больше десяти дней не звонила Нино. Я упаковала вещи и, устав от сборов и жары, вышла к Пьетро на балкон и вытянулась на соседнем шезлонге. Ночь была влажная, волосы и одежда у нас пропитались сыростью. Пахло морем и смолой.
– Как там твоя мать? – спросил вдруг Пьетро.
– Моя мать?
– Да.
– Хорошо.
– Деде сказала, она заболела.
– Она уже поправилась.
– Я ей сегодня звонил. Она не жаловалась на здоровье.
Я ничего не ответила. Что за ужасный человек! На глаза у меня снова навернулись слезы. Как же мне все это надоело! Он между тем продолжал спокойным голосом:
– Думаешь, я слепой и глухой? Думаешь, я не замечал, как ты флиртовала с теми идиотами, которые шлялись к нам перед рождением Эльзы?
– Не понимаю, о чем ты.
– Прекрасно понимаешь.
– Нет, не понимаю. О ком ты? Какие-то люди приходили к нам ужинать несколько лет назад. И я флиртовала с ними? Ты что, с ума сошел?
Пьетро покачал головой, улыбаясь сам себе. Он выждал несколько секунд и спросил, уставившись в оконную решетку:
– Ты хочешь сказать, что не флиртовала даже с тем парнем, что играл на ударных?
Я забеспокоилась. Он не собирался отступать.
– С Марио? – фыркнула я.
– Вот видишь, как хорошо ты его помнишь.
– Конечно, помню, как не помнить? Один из немногих интересных людей, которых за семь лет брака ты к нам приглашал.
– Он показался тебе интересным?
– Да, и что с того? Что это на тебя сегодня нашло?
– Я хочу знать. Я что, не имею права знать?
– Что ты хочешь знать? Все, что мне известно, ты тоже знаешь. С того дня, как мы в последний раз видели этого типа, прошло как минимум четыре года, и вдруг ты заводишь о нем разговор. Что за глупости?
Он отвел взгляд от решетки, повернулся ко мне и сказал серьезно:
– Хорошо, поговорим о недавних событиях. Что у тебя с Нино?
117
Удар был сильный и неожиданный. Он хочет знать, что у меня с Нино. Этого вопроса и этого имени оказалось достаточно, чтобы родник в голове забил снова. Я почувствовала, как слезы застилают глаза, и закричала, забыв, что мы сидим на улице, а соседи спят, расслабившись после солнца и море: «Зачем ты меня спрашиваешь? Не мог помолчать? Ты все испортил! Теперь с этим ничего не сделаешь! Надо было молчать, а ты сказал, и теперь мне придется уйти! Уйти, потому что ты меня вынудил!»
Не знаю, что с ним случилось после этих моих слов. Может, он понял, что действительно совершил ошибку, и теперь непонятно ради чего рискует навсегда разрушить наш брак. А может, увидел во мне грубое создание, не способное поддерживать тонкую беседу, существо, лишенное логики, одним словом, самку в самом страшном ее проявлении. Зрелище оказалось для него невыносимым: он рывком поднялся и ушел в дом. Я побежала за ним, выкрикивая на ходу, что с детства любила Нино, что он открыл передо мной новые жизненные горизонты, что во мне кипит нерастраченная энергия, что это Пьетро на долгие годы погрузил меня в рутину, что по его вине я лишена полноценной жизни.
Когда я, обессилев, упала на стул, то увидела перед собой его впалые щеки, глаза в окружении огромных синяков, побелевшие губы и загар, который казался коркой грязи. Только тогда я поняла, насколько он был шокирован. Вопросы, которые он мне задавал, даже гипотетически не предполагали утвердительного ответа: «Да, я флиртовала с ударником, и даже больше того»; «Да, мы с Нино любовники». Пьетро задал их с единственной целью: чтобы я все опровергла, чтобы развеяла его сомнения, чтобы успокоила его перед сном. Вместо этого он попал в кошмар, из которого не видел выхода. Как утопающий хватается за соломинку, он почти шепотом спросил меня:
– Вы с ним занимались любовью?
Мне снова стало его жалко. Если бы я ответила утвердительно, то крикнула бы: «Да! В первый раз, когда ты спал; во второй – в его машине; в третий – в нашей с тобой постели во Флоренции». Эти фразы я произнесла бы со сладострастием, пробужденным одним перечислением этих фактов. Но вместо этого я отрицательно помотала головой.
118
Мы вернулись во Флоренцию. Наше общение свелось к обмену необходимыми репликами и показной теплотой в присутствии детей. Пьетро спал в кабинете, как в те времена, когда Деде была крикливым младенцем; я занимала супружескую постель и размышляла, что делать дальше. Тот способ, которым закончился брак Лилы со Стефано, меня не устраивал: он давно устарел и не имел никакой юридической силы. Я рассчитывала сделать все цивилизованно, по закону, в соответствии со временем и нашим положением. Но в реальности я даже не представляла, за что браться, а потому не делала ничего. Тем более что сразу по возвращении мне позвонила Мариароза и сказала, что французское издание почти готово и что она пришлет мне корректуру; придирчивый редактор из моего издательства заявил, что у него возникли вопросы по некоторым фрагментам текста. Я была рада снова занять себя работой. Но у меня не получалось: личные проблемы казались мне гораздо серьезней неверно истолкованных строчек и неудачных выражений.