Все-таки они почуяли опасность, сбежались к магазину, где стояли машины, и попытались организовать там что-то типа обороны. Тем лучше, не надо гоняться за ними по всему кишлаку. Их и осталось-то всего пятеро. Всех вижу прекрасно. И расположены… Пиндец вам, козлы! Отстреливаюсь, как по мишеням на стойке: две секунды на выстрел и никаких дополнительных патронов. Уж больно большие мишени, хоть и слегка подвижные.
Оказывается, еще один есть! Ишь как вопит! Сдается он… Размечтался, сволочь! Примеряюсь его грохнуть, но Стас перехватывает карабин: «Допросить нужно».
Ну, нужно так нужно. Вытаскиваю нож… «Не здесь, наверху допросим». Парни скручивают клиента и кидают в кузов их же «шишиги». Хорошо, наверху так наверху… Все одно тебе не жить, паскуда.
Жора смотрит мне в лицо и вытаскивает флягу… Что-то я последнее время много пью…»
Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады
Сергей Джумаев (Жюмарик)
От стены тянуло холодом. Мерзко так, противно. Да и идти по щиколотку в воде тоже приятного мало. Обувь содрали сразу, оборвав недолгое сопротивление ударом приклада по спине. Носки несколько секунд держали оборону, храня тепло. Но и они капитулировали, противно облепив ноги.
По подвалу шли недолго. Две, может быть, три минуты. Потом поставили к этой самой стене и привязали к трубам. Прикрутили накрепко, за руки и за ноги. Рядом солдаты не спеша, обмениваясь комментариями, возмущаясь тусклым светом единственной лампочки под потолком, привязали остальных, кто выжил. Дергаться было бессмысленно. Оружие у пацанов отобрали, а желание взять на рывок пропало, когда во дворе Черный всей тушей сбил худенького рядового и побежал, нелепо размахивая связанными руками. Автоматы остались нетронутыми. Местный основной двумя выстрелами прострелил Черному ногу. Бывший чемпион края по вольной борьбе упал, и этот садист влепил ему две пули в живот и по одной в коленные суставы. Черный заорал так… Его слышно даже здесь, до сих пор слышно… А основной, похожий рожей то ли на казака, то ли на болгарина какого-то, засунул «стечкин» обратно, в оперативную кобуру, и сказал, ни к кому отдельно не обращаясь:
– Намек поняли, господа зэка? В следующего стрелять не буду. Посажу в кастрюлю крысу и примотаю скотчем к пузу. Устраивает такая перспектива?
По глазам видно было: и посадит, и примотает… Еще и шутить будет при этом. Шальные глаза такие, с плещущимся в глубине безумием. Больше никто не рыпнулся. Ни когда разували, ни когда гнали по воде. Даже когда привязывали – все молчали.
Веревка больно врезалась в руки. Да так, что, все же не сдержавшись, матюкнулся. Вмиг получил прикладом в лицо и повис на трубе, пытаясь не захлебнуться мгновенно наполнившей рот кровью.
– Пасть открывать на ширину приклада! Все поняли? – весело сказал «казак» и присел на табуретку, подставленную загодя кем-то из солдат. – Так, работники ножа и топора, сначала у нас положено представляться. Начнем с меня: старший сержант Урусов. Позывной, а по-вашему, погоняло – Седьмой. Вопросы есть? Вопросов нет, – верно понял он наше молчание. Ой, верно…
– Теперь вы, милейший! – Ствол «стечкина» указал на крайнего справа. Известный всему городу бомбила Гарик решил проявить характер. И послал старшего сержанта по известному всем адресу, пройдясь и по его матери.
– Критику снизу отклоняю, – ответил сержант. – Моя мать – святая женщина. Она меня терпела целых девятнадцать лет. Пока я в армию не ушел, – прокрутил на ковбойский манер на пальце пистолет. И выстрелил Гарику в голову.
Коротко стриженная голова буквально развалилась на куски, заляпав мозгами и кровью склизкую стену и соседа.
Кого-то из солдат шумно вытошнило. Да и наши, на что парни крепкие, видавшие виды, испугались. В штаны не наделали, но хотелось… По себе сужу, но вряд ли остальные лучше…
Вояка отмороженный этот с дула дымок сдул, снова пистолет крутит. Увидел, что солдатик весь облеванный стоит, и командует ему:
– Так, Поляков! Выскочил наружу, воздухом подышал и обратно. Понял?
– Так точно! – Солдатик с силами собрался, ответил и побежал. Только ботинки по воде хлюпают: чвак, чвак…
– Следующий?
Вот же сволочь казаче-татарская! Пистолетом заместо указки размахивать вздумал…
Пацан, на которого Гариковой башкой плеснуло, глаза закрыл и выпалил:
– Кривой я! Из Северска!
– Вай, молодец, сэр Кривой из Северска! А ответьте мне, достопочтенный земляк моей горячо любимой жены, с какого хера вы сюда приперлись? – Я и не заметил, как старший сержант этот подскочил с табуретки и оказался рядом с Кривым. В висок ему «АПС» сунул, до крови разбил.
– Повторяю вопрос о мотивации вашего здесь появления!
– А… Ну, это… – промычал Кривой.
– Понятно… – Урусов протянул. – Говорить не умеем… Такой косноязычный ты нам не нужен.
И выстрелил. Да как! Пуля вошла Кривому в глаз, кусок черепа к херам вынесла, но не убила. Завыл он, задергался, кровью забрызгал во все стороны…
А долбаный отморозок посмотрел спокойно на это дело и высказался, обращаясь к тому солдатику заблеванному:
– Понимаешь, Поляков. Эти твари пришли убить тебя. И твоих друзей. Такие же убили твоих родителей. Ты ведь их помнишь?
Голос тихий, вкрадчивый даже… Талант, мать его! Ему в опера пойти – я бы первым свечу заупокойную ставить побежал бы… А он продолжил:
– И потому жалеть нам их не с чего. И если он нам бесполезен, то зачем ему жить? Пусть подыхает.
А Кривой все это время корчился и дуэт воплям Черного составлял.
А остальные солдаты стояли, разинув рты. Пока наконец не прогрохотала короткая очередь.
– И кто только добрый такой? – спросил Урусов. – Ладно, после разберемся. Прониклись? – Это он уже у нас спросил. Хоть «стечкина» в кобуру упрятал, и то хлеб… – Вот и молодцы. Продолжим?
И сами собой полились слова, и никакие силы не способны были остановить этот поток. Даже подбадривать никого не пришлось. Каждый решил, что лучше рассказать все, о чем спрашивает этот «казак». И я все выложил. И про то, что было, и что есть, и что от Энска моего родного осталось. Старший сержант только и успевал диктофон включать-выключать, записывая по очереди…
Таджикистан, Фанские горы, кишлак Пасруд
Георгий Шкляр (Прынц)
Кишлак чистили, как по учебнику, двор за двором. Противники оказались деревянными по самую маковку. Не нохчи и совсем не «вовчики» с границы… Пока они понимали в чем дело, все кончалось. Следующий двор, и по новой. Граната – две-три очереди. Стрельба гремела по всему кишлаку: эти дегенераты палили даже по курицам, и наши выстрелы гармонично вливались в общий хор. Но в какой-то момент я заметил, что почти не стреляю. Не успеваю просто. Входим во двор, я еще диспозицию срисовываю, а Олегов карабин уже пах-пах-пах… и двор чистый… Терминатор прямо!
Потом вышли на какую-то площадь. Сарай кирпичный, возле него техника составлена, за ней бандюки попрятались. Не слишком умело, бошки торчат немного, но выцеливать надо… Человек пять… Начал прикидывать, как да в каком порядке, и тут…
Олег просто сделал полшага из-за укрытия и… пах-пах-пах… Как из пулемета. Пять выстрелов, и шаг обратно. И где сверху головы торчали – снизу ноги вылезли. Биатлон биатлоном, но так никакой Бьердаллен не стреляет!
Бандюков тоже впечатлило. Не только палить, ругаться перестали. Только:
– Урус, не стреляй, ми сдаемся!
Потап в ответ:
– Выходите по одному, оружие на землю.
Ну, насчет «ми» мужик погорячился. Один он остался. Вылез, автомат бросил, руки задрал.
И тут Олег тем же движением на полшага из укрытия, карабин к плечу… Малыш еле успел за ствол схватить:
– Ша! Допросить надо!
– Хорошо. – Голос у Олега спокойный такой, ровный, безмятежный даже, как будто ему предложили на другой стул присесть.
Ответил, повесил карабин на плечо и вытащил тесак.
А тесак у него – именно тесак, самоделка, из ножовки сделанная, сантиметров двадцать длиной, с обуха пила сохранена, переточена только, и рукоятка от палки горнолыжной. Даже на вид неприятная штука.