Он отключился и растерянно оглядел собравшихся.
— Долго не смогут, уже по двадцать-тридцать максимумов схватили. Течёт контур. Надо дать свет в здание, во избежание паники.
— Распределительный узел на первом этаже, в подкорпусе «Б», — сказал хорошо знающий местное хозяйство комендант.
— Пойдёмте наверх, товарищи, тут пока делать нечего… — с сожалением констатировал директор, глядя на ворох контрольных лент.
Ольге пришлось помогать мужу — вниз он сбежал по крутой лестнице достаточно легко, а вот подниматься наверх мешал плохо гнущийся протез. Она подставила Ивану плечо. Он не отказался, понимая, что иначе будет всех задерживать, но старался не опираться, чтобы не нагружать беременную жену. Получалось неловко и неудобно. Ольга почти физически чувствовала, как сзади её сверлит своим рыбьим взглядом Куратор.
Ушедшие далеко вперёд учёные столпились в конце лестницы, на площадке, не зная, как быть дальше — в коридорах института царила полная, непроглядная темнота. Так что коменданта ждать всё равно пришлось, фонарик оказался только у него. Квадратный сигнальный фонарь светил не очень ярко, видимо, батарейка уже подсаживалась, но без него двигаться было вообще невозможно — кажется, Ольга никогда в жизни не была в такой полной темноте.
На первом этаже было пусто. Испытания установки специально устроили в выходной, чтобы поменьше народу — можно было переключить на себя все ресурсы реактора без риска сорвать работу коллег. Тёмные безлюдные коридоры, слабый круг света фонаря — у Ольги даже возникло какое-то детское ощущение приключения. Ей не было страшно, пока она не услышала тихий разговор мужа с директором.
— Думаешь, война, Иван? — спрашивал Лебедев, понизив голос.
— А что мне ещё думать, Палыч? Электричество погасло, связи нет даже по «вертушке», радио молчит, темнота эта…
— Не понимаю… Почему так темно? — задумчиво спросил директор, но никто ему не ответил.
— Слышите? — Ольга взяла мужа за плечо. — Прислушайтесь!
Все остановились на полушаге и застыли. В неестественной тишине замершего в темноте института послышался тихий, но отчётливый детский плач.
— Ребёнок? — спросил удивлённый Куратор. — У вас тут есть дети?
— Откуда? — отмахнулся Лебедев.
— Кажется, даже не один… — Ольге теперь казалось, что плачут несколько детей.
— Может, какой-то акустический эффект? Большое пустое здание, сквозняки какие-нибудь… — неуверенно сказал, невольно понизив голос, Воронцов.
— Откуда звук? — спросил Иван. — Не могу понять, такая странная акустика. Гулкое всё почему-то…
— Потому что тихо и людей нет, — сказал Матвеев. — Кажется, из того коридора доносится.
— Надо идти к распределительному узлу, — сказал Куратор. — Остальное подождёт.
— Там дети, — настойчиво сказала Ольга. Все замолчали, и в тишине детский плач зазвучал отчётливее.
Иван молча направился туда, откуда доносился звук. Поскольку фонарик был один, остальным волей-неволей пришлось за ним последовать. Вышли в один из вестибюлей. В совершенно темном большом зале пятно света от фонарика выглядело особенно жалко, большие окна на улицу были неестественно черны. Плач слышался здесь совершенно явственно, можно было разобрать, что плачут несколько детей, и тихий женский голос их утешает. Откуда доносится звук — не понять, в большом помещении с колоннами он причудливо переотражался.
— Эй, кто там! — закричала в темноту Ольга. — Товарищи, где вы?
Плач замолк.
— Э-ге-гей! — громко крикнул Иван. — Кто там ревёт? Вы где?
— Мы здесь, здесь! — донёсся откуда-то женский голос. — Тут темно, и мы не знаем, куда идти! Мы в какой-то комнате…
— Выходите в коридор и кричите!
Вдалеке скрипнула дверь, раздался приглушенный гомон детских голосов.
— Мы здесь! Ау! — закричала где-то в темноте женщина.
— Этот коридор, — уверенно сказал Иван.
— Мы идём к вам, стойте на месте! — крикнула в ответ Ольга.
— Мы видим ваш фонарик!
Пробежав метров пятьдесят коридора, они увидели два десятка разновозрастных детей, жмущихся к невысокой брюнетке. Младшие шмыгали носами и размазывали слезы по физиономии, старшие делали вид, что ничуть не напуганы.