Сергей Лифанов
Инна Кублицкая
Те Места, Где Королевская Охота (Мир Книги — 2)
Лучший данайский дар — троянский конь
Приписывается Арканастру
PRELUDIUM
ЧТО ТЫ ДЛЯ МЕНЯ
Тук! Тук! Тук!
Медный дверной молоток в форме дракона, кусающего свой хвост, кажется, никто от начала времен не начищал, и он был покрыт такой зеленью, что при одном взгляде на него хотелось тщательно помыть руки. На белой перчатке, держащей его, останется след, но это и замечательно! Все до одного братья хранят в самых укромных местах свои первые белые перчатки, чуть испачканные в благородной зелени веков — знак причастия к ордену. Потом, после посвящения, ему выдадут специальный холщовый мешочек для этого. Простой холщовый мешочек, вроде кисета… Впрочем, трепетно это только для новичка.
«Знак посвящения» будет заметен только при дневном свете; сейчас же его никто не видит и ни о чем не задумывается. Пока.
Пока взволнованный предстоящим новичок, которого подвели к двери двое старшин, нетерпеливо ожидает ответа из–за двери, забыв от волнения, что по ритуалу он должен постучать еще раз, и один из старшин успокаивающе трогает его за рукав и кивает головой на молоток. Тот вспоминает и торопливо спешит снова запачкать перчатку.
Тук! Тук! Тук!
Сильный голос, заполняющий собой, кажется, всю небольшую и совершенно пустую, если не считать двух дверей, комнату такого обычного с виду городского дома, доносится словно со всех сторон сразу:
— Кто здесь?
От неожиданности у новичка дрогнули колени, и тот же старшина ободряюще поддержал его за локоть.
— Младенец в этом мире, — ответил другой.
— Пусть он войдет! — повелел голос.
Старшины отступили от новичка. Один из них завязал черным платком его глаза, другой таким же платком связал за спиной руки; камзол и жилет с него сняли перед самым началом церемонии, прежде чем вести сюда, в преддверие святая святых; сейчас же ворот рубахи расстегнули, обнажив чуть чаще, чем новичку хотелось бы, вздымающуюся грудь.
С лязгом отворилась дверь, и знакомый голос шепнул над ухом: «Прямо вперед» — и он пошел прямо вперед, глупо считая шаги.
Когда он насчитал их двадцать три, его опять остановили.
— Зачем явился он? — пророкотал громовой голос.
— В поисках истины, — отозвался первый и, в который раз опять не узнав своего голоса, незаметно ухмыльнулся.
Еще через девятнадцать шагов голос спросил:
— Готов ли он ее познать?
— Иначе бы он не стоял здесь, — сказал тот, что шел справа — он поручился за новичка, ему было и отвечать.
Шестьдесят один шаг…
— Чем заплатит он за истину? — допытывался голос.
— Жизнью! _ хором сказали оба, и первый подумал: «Чьей, интересно, на сей раз?».
Ровно восемьдесят…
— Пусть войдет! — повелел голос.
«Но я ведь уже вошел», — подумалось новичку, но Ритуал есть Ритуал — не ему его обсуждать.
И он пошел вперед…
Шагов насчиталось более сотни, в голове мелькнуло: «Сто восемьдесят шесть шагов, почти сто тридцать девять ярдов. Какой длинный коридор! И больше никто ничего не спрашивает. Пока не спрашивает», — напомнил он себе.
Ритуал ведь еще не был выполнен.
Тихий голос снова шепнул: «Сейчас будет спуск, осторожно». Он кивнул — хорошо, — с обеих сторон его снова крепко взяли за локти, и спуск начался.
Новичок насчитал двадцать одну ступеньку, прежде чем ступил на ровную поверхность.
Слух его уловил перемену: вокруг было по–прежнему тихо, но это уже была тишина большого помещения с высокими потолками, под которыми едва слышно шелестели призраки неслышных звуков, невольно издаваемых множеством находящихся здесь людей, сейчас неподвижных и безгласных.
Локти отпустили, прошуршали одежды — он остался один.
Он переступил с ноги на ногу, но тут же замер — в грудь холодно кольнуло. И тот, кто приставил к его груди острие сабли, произнес резко:
— Стой! Дальше нет пути!
— …ОЙ!..Й…Й-й… И!..И…И-и… — затухая, пронеслось по потолку эхо, разгоняя призраки.
Испытуемый сглотнул.
— Я должен пройти, — ответил он, как должен был ответить, как его учили.
— Чем ты готов пожертвовать за право войти сюда? — голос был холоден, как и острие шпаги.
— Своей кровью! — выкрикнул новичок и весь напрягся.
Эхо его голоса не успело заблудиться где–то вверху, а острие сабли уже пришло в движение и, совершив замысловатый танец, чиркнуло по обнаженной груди новичка, оставив на коже едва заметный свой след — тот даже не вздрогнул, — и кровь несколькими каплями, словно нехотя, выступила в надрезе, защекотав кожу.