Алики спросила:
— Вы не желаете, чтобы в вашей коллегии служили женщины?
Рет — Ратус ответил:
— В моей коллегии служат именно женщины. А вот невинным девочкам в ней делать нечего.
— Вы сердитесь из–за господина Годола?
Рет — Ратус покачал головой:
— Нет. Просто ты упустила неплохой шанс хорошо устроиться. Правда, я сам виноват — не подумал, что господину Годолу может приглянуться такая заурядная девица, как ты, а следовало бы предусмотреть такой вариант. И заранее тебя проинструктировать.
— Проинструктировать? — ядовито переспросила Алики. — Проинструктировать, как доставить больше удовольствия высокородному господину Годолу?
— Именно так, — кивнул Рет — Ратус. — Пожалуй, и сейчас, накануне свадьбы, мне следует взять на себя родительские обязанности и объяснить кое–какие аспекты семейной жизни.
— И показать на практике? — дерзнула Алики. — Право первой ночи у вас тоже, наверное, имеется, а?
Рет — Ратус несколько секунд молча смотрел ей прямо в глаза, и Алики не вынесла этого.
— А теперь послушай, что я тебе скажу, — услышала она. — Ты не шлюха из солдатского борделя, а обыкновенная домашняя девочка, и в мои руки попала случайно. И случайно наткнулась на тайну. Тебе это понравилось. Тебе захотелось приключений… Тебе понравилось играть в агента Гитион? А ты знаешь, что это значит? Ты ведь пока не агент, так — заготовка для агента. Но если ты захочешь стать агентом, знай, что для этого я сначала должен буду уничтожить тебя. Должен буду смять Алики Гитион и вылепить из того, что от нее останется, то, что мне будет необходимо. А потом еще раз смять и вылепить то, что мне будет нужно в следующий раз. И так постоянно. Ты больше не будешь принадлежать себе — тобой буду распоряжаться я. Ты будешь делать то, что скажу я. Ты будешь ложиться под того, под кого укажу я. Ты будешь думать то, что прикажу я. И слов «не хочу» и «не могу» для тебя существовать не будет… Ты этого хочешь?
— Нет, — буркнула Алики в ответ, не поднимая головы.
Рет — Ратус больше ничего не говорил, и когда Алики посмотрела на него, он опять сидел и читал бумаги. Ни самой Алики, ни несостоявшегося агента Гитион для него просто уже не существовало. Зачем? — слово уже было сказано, все решено.
— Благодарю вас, сударь, мне все понятно, — сказала она, глядя в сторону. — Я могу идти?
Он кивнул и перелистнул страницу.
Алики встала и с удивлением обнаружила, что ноги слушаются ее плохо; на непослушных ногах они вышла в приемную.
— Получила? — сочувственно встретил ее Саир. — Водички налить?
Она опустилась на стул, тот самый, на котором дремала в свое первое здесь появление. Воду выпила, не заметив.
— Пожалуй, надо завести пузырек с валерьянкой, — сказал Саир. — Что, сильно ругал?
— Сказал, что выдает меня замуж, — прислушиваясь к своим словам, будто со стороны ответила Алики.
— Да ну? — удивился Саир. — А со службой как?
— Сказал, что увольняет в запас, — произнесла Алики. — Дай мне бумаги, велено писать прошение.
Саир внимательно посмотрел на нее и выдал требуемое.
Написать прошение, точнее — заполнить соответствующий бланк было делом трех минут. В основном Алики ставила прочерки, так как послужного списка у «заготовки для агента» не было и быть не могло.
Все эти три минуты Саир пыхтел над чем–то за своим столом, а когда Алики отдала ему прошение, он пробормотал:
— Ты это… Ты сходи к майору, постреляй… Помогает.
Алики решила последовать совету, и действительно помогло. Майор Гиеди мог быть доволен своей ученицей: каждый раз, наводя аркебузет на цель, Алики видел перед собой лицо Рет — Ратуса и поэтому стреляла с большим воодушевлением, практически не промахиваясь. После чего — время позволяло — она заглянула еще и в гимнастический зал, но долго там не задержалась, ограничившись тем, что согласилась на предложение красавчика–поручика показать ей несколько специфических приемов рукопашного боя, якобы могущие помочь ей избежать неприятностей при встрече с каким–нибудь потенциальным покусителем на ее девичье достоинство. При проведении первого же приема ответила нахалу вполне даже не предполагаемому коротким контрприемом, известным любой женщине, и, оставив беднягу в скрюченном состоянии и с выпученными от боли и удивления глазами, гордо удалилась. (Есть, знаете, у мужчин особая болевая точка, только нужно своеобразное вдохновение, чтобы врезать по ней коленом.)
Так что состояние духа ее к полудню на Ратушной площади было вполне боевое. Теперь, когда она получила более чем исчерпывающие объяснения, что она есть такое, уже можно даже было не беспокоиться о своем трепетном отношении к господину Годолу. Ну и что, что он аристократ высшей пробы? Да пусть самой высшей!.. А она женщина! Больше того: она — девушка! И после того, что произошло, она не обязана вести себя с ним по–прежнему. Тем более жаловаться — фи!.. И потом, ну какие неприятности он может ей доставить: отправить в тюрьму? на виселицу? Ну и что? Хуже, чем перспектива насильственного брака для настоящей девушки быть не может. А уж этого от нее не добьется никакой Рет — Ратус! Тем более какой–то там господин Годол.