— Ты завтра пошли кого–нибудь, чтобы мой плащ в театр занесли, ладно?
Чичока молча налила чаю себе и кивнула; монетки исчезли.
— Твоего папашу нынче в пивной отлупили, — сообщила она. — Часу еще не прошло. Вроде бы он за что–то деньги взял да обманул.
— Сильно побили? — Наора надкусила пирожное.
— Под глазом фонарь здоровенный, а так вроде ничего.
— Фонарь нестрашно, — кивнула Наора, — фонарь загримировать можно.
Пирожные оказались достаточно свежими и очень вкусными.
— Да он все ругался да ныл, что лицо ему попортили. Мол, я им работаю, — продолжала Чичока.
Наора взяла еще одно пирожное.
— Уезжаю я из Берстара, — сообщила вдруг она. «Вдруг» даже для себя. — Наверное, уже не вернусь.
Чичока посмотрела на нее очень внимательно, потом спросила:
— Куда же?
— Не знаю, — Наора повела плечом. — Но это не то, о чем ты подумала, — добавила она, перехватив взгляд буфетчицы.
Та тоже пожала плечами: мне–то, мол, все одно.
Дальше пили чай молча. Наора съела еще одно пирожное и допила чашку.
— Пожалуй, пора мне.
Она встала.
Чичока проводила ее до ступенек, посветила лампой, пока та шла по коридору, и прикрыла дверь.
Наора подошла к конторке, за которой уже дремал портье, поглядела вверх по лестнице и решила, что раз уж начинать новую жизнь, то начинать ее надо налегке. Там наверху, в комнате, ничего не стоило того, чтобы подниматься по лестнице под самую крышу, а немногие из имевшихся у нее украшений — серебряное кольцо с аметистом и сердоликовые бусы — были и так при ней.
Она подошла к конторке и постучала по дереву, чтобы разбудить портье. Тот с трудом протер глаза, зевнул и посмотрел на девушку.
— Я хочу уплатить за номер, — сказала Наора, выкладывая на столик империал и большую часть мелочи.
— А до утра подождать нельзя было, — пробурчал портье и полез в книгу записей.
— Значит, нельзя, — ответила Наора.
Портье недоверчиво повертел в руках золотой, приложился зубом, пересчитал и сгреб мелочь. Потом он сделал соответствующую запись в книге, ткнул пальцем в строчку, где Наора и расписалась огрызком грифеля, покрытого облезшим лаком.
— Не подскажете, кто живет во втором номере? — спросила Наора, возвращая грифель.
Она вовсе не ожидала, что заспанный портье ответит, тот, однако, проворчал недовольно:
— Во втором? Нету там никого.
— Как же так? — удивилась Наора. — Я видела…
— Утром как выехали, так никто еще не заселялся, — безапелляционно перебил портье.
— Но я только что видела, что там горит камин! — договорила все же Наора.
Портье посмотрел на нее недоверчиво, но, поняв, что его не разыгрывают, выбрался из–за конторки и взял лампу.
Наора не стала ожидать результатов расследования. Она и так боялась, что опаздывает. Заранее зябко поежившись, прежде чем открыть дверь, она толкнула тяжелую панель и шагнула в холод и неизвестность.
У входа в театр стояла небольшая карета, по зимнему времени поставленная на полозья. На козлах скучал закутанный в волчью доху кучер, а рядом прохаживался человек в светло–сером плаще.
Заметив Наору, человек быстро пошел ей навстречу.
— Сударыня, вы рискуете простудиться! — человек со знакомым голосом быстро сорвал с плеч плащ и, продолжая движение, накинул его Наоре на плечи.
Возможно, это выглядело бы навязчиво или чересчур фамильярно, но в движении его не было грубости или вульгарности, так что Наора, чисто по–женски захотевшая сделать противящееся движение, сдержалась. Невольно она подчинилась его настойчивости — просто нельзя было не подчиниться! — и, сделав несколько шагов, оказалась в карете.
Провожатый заботливо подсадил ее и, едва она успела опуститься на сидение, укутал ноги согретыми грелкой мехами, устроил поудобнее, снял с нее промокшие, как оказалось, башмаки, ловко надел мягкие оленьи ботиночки и помог установить их в каретный «сапожок».
Только после всего этого Наора из глубины мехов смогла произнести:
— Так это вы были в театре!
Мнимый призрак ответил ей просто и спокойно:
— Я часто бываю в театре. Я люблю театр.
— Вы были в театре сегодня вечером, — сказала Наора.
— Мы с вами успеем об этом поговорить. А сейчас, простите, я несколько занят. — Человек–призрак — и ее собеседник из второго номера — улыбнулся и, еще раз поправив меха, выпрыгнул из кареты и захлопнул дверцу. Послышалось какое–то восклицание, щелкнул кнут, Наору толкнуло, и полозья кареты заскрипели по покрытым снегом камням мостовой.