Наора покраснела и быстро встала со стула, но старик тут же бросил иглу и замахал на нее руками:
— Что вы, что вы! Я же не про вас! Вам — можно. Я же вижу… Сядьте, пожалуйста, и не обижайтесь на старика.
Наора поколебалась, но старик, похоже, действительно разволновался не на шутку, и она села.
Повисла неловкая пауза. Судя по часам, до окончания уроков оставалось совсем немного.
— А я вот подрабатываю на досуге, — снова заговорил старик. Видно было, что ему хочется загладить неловкость. — Да и что делать–то одинокому? Вот и шью–клею. Люблю я это дело. И людям польза, и мне приработок малый. — Он поднял на Наору глаза, словно ожидая.
— Да, понимаю, — ответила она. — У меня вот тоже сейчас денег немного скопилось, а работы пока нет. Я ведь актриса, — зачем–то призналась она, — а только без места сейчас — сезон кончается, никто меня не возьмет до осени. Вроде бы и не нуждаюсь, а все же скучно без дела сидеть.
Старик улыбнулся:
— Вот я же говорю, что вы барышня правильная. Мало ведь кто так сейчас рассуждает, особенно из барышень. Им бы… — начал было он, но осекся. — Вы уж простите меня еще раз, — сказал он обезоруживающе. И вдруг оживился: — А хотите, я вас к месту пристрою? В библиотеку нашу? Это здесь, недалеко… Будете помогать там книжки реставрировать. И не обременительно, не тяжело для барышни, а платят там достаточно. Книжки тоже дают читать, — подмигнул старик озорно. — Вы ведь, небось, читать тоже любите?
— Люблю, — ответила Наора.
— Вот и будете читать в свой достаток! — обрадовался старик. — Вы не думайте, что раз библиотека Политехнического музеума, так там одни учебники да штудии хранятся. О–о–о! — потряс старик поднятым пергаментным пальцем. — У нас самая большая библиотека во всей Столице! Да что в Столице — во всей Империи, а значит, почитай и во всем мире поднебесном!
— А можно? — Наоре предложение старика пришлось по душе.
— Почему нельзя? — важно ответил тот. — Я поговорю с кем надо, так что не сомневайтесь! Вы подойдите ко мне как–нибудь на днях, если не передумаете, я всегда здесь… — Он замолчал и прислушался. Часы на колокольне с курантами отбили четверть. Старик глянул на часы, уточняя, произнес: — Ну вот и перемена подошла. Вы, барышня, обождите тут, я его позову.
— Нет, нет! — заволновалась Наора; кровь снова застучала в ушах. — Не говорите ему ничего, хорошо?
— Ну, как знаете. — Старик пожал плечами, взял со стола большой колокольчик и пошел по коридорам, громко возвещая сквозь звон: — Перемена, господа студенты! Перемена!..
Наора крепко сжала тут же вспотевшие ладони, потом вспомнила о ненужном уже письме и выдернула его из стеллажа. Да так и замерла, забыв о нем…
Кажется, не успел привратник во второй раз тряхнуть колокольчиком, а старинное здание уже наполнилось гулом голосов и топотом ног — теми особенными возбужденными и жизнерадостными звуками, какие производят вырвавшиеся из тишины аудиторий толпы молодых людей.
Наора нервно встала. Сейчас, трепетало ее сердце, сейчас…
Она судорожно искала глазами знакомое лицо среди мелькающих молодых людей в одинаковых куртках. Она даже стала опасаться, что не заметит, не увидит его.
И тут же увидала.
Хастер сбегал по широкой лестнице со второго этажа, оживленно разговаривая с кем–то и помахивая зажатой в руке толстенной тетрадью. Судя по всему, он был весело возбужден и вполне доволен жизнью. Наора невольно закусила губу. А чего она хотела? Чтобы Хастер был меланхолично бледен, осунулся, с кругами под глазами, молчаливо задумчив и вообще погружен только в себя. А как же иначе…
Наора смотрела на него уже минуту, и боялась, что вот–вот он возьмет да и уйдет, а он ведь ее даже не заметил… Веселые его глаза смотрели куда угодно, только не туда, куда следовало.
Сердце Наоры замерло: Хастер, прощаясь, помахал рукой другу, который выскочил на улицу, и его взгляд едва не скользнул по ней, но… он быстро отвернул голову — видимо, его окликнули — и присоединился к небольшой компании на лестнице, откуда тут же донеслись громкие взрывы хохота.
Хастер стоял почти что лицом к ней, но вместо нее смотрел на отчаянно жестикулирующего парня перед собой, и Наора напряженно следила за ним. Ну же! Ну!! Заметь же, наконец!!! Что же, так и не заметит ее?!! Другие же замечали: оглядывались, пробегая мимо привратницкой, поднимали брови, легонько присвистывали, усмехались, даже окликать пробовали… А он…
Хастер слушал, как Ортис Лагар размахивая руками втолковывает ему, что все эти механические чудовища, которые проректор называет — ха! — вычислительными машинами будущего — три ха–ха! — устарели, едва появившись на свет, морально устарели, потому что они ведут в тупик, из которого человечество не сможет выбраться сотни лет, который, если двигаться путем, указываемым отцом Бахари, вместо развития прогресса, затормозит его или вовсе отбросит назад, что надо смотреть не на шестеренки и рычаги, а на магнетизм и давно и успешно применяемое в Таласе гальваническое электричество…