Коротко взвизгнула сталь, убираемая в ножны, и прежний грозный голос сказал торжественно:
— Проходи, младенец! — Сейчас — или новичку это только казалось? — он звучал не так грозно, более обыденно, что ли, — перед тобой открыт новый Мир, новый Путь! Открой же глаза, брат!
И сразу все переменилось. Призраки звуков обрели плоть, а когда испытуемый, руки которого — он и не заметил как — оказались свободными, снял повязку с глаз, ожили и цвета и образы.
У него моментально закружилась голова, но через секунду он увидел перед собой освещенный множеством огней просторный зал, в зеркальных стенах которого многократно, до потери ориентации, отражались, множась, толпы людей. Все они были в одинакового кроя плащах с глубокими капюшонами–клобуками, полностью закрывавшими лица — лишь два овальных выреза для глаз позволяли скрывающимся видеть. В расцветке этих плащей прослеживалась единообразная пестрота: они были пошиты из желто–красно–черного шелка; такая ткань именовалась «змеиной» и последние годы начала входить в моду. У многих головы поверх капюшонов были охвачены латунными обручами в виде змей со вправленными в глазки зелеными камнями.
И все приветствовали новичка:
— Здравствуй, безымянный младший брат! Ты вступил в Орден Полоза!
Он стоял справа от сияющего от восторга и щурящегося от света новообретенного брата в Полозе, как и полагается по ритуалу наставнику–поручителю, и произнес эти слова вместе со всеми и с подобающем случаю подъемом. Но смотрел он на происходящее сквозь прорези своего капюшона со скукою. И уж тем более, никак не мог он разделить восторженного энтузиазма самого новообретенного брата, своего давнего приятеля и протеже. Впрочем, не очень–то и протеже, хотя, конечно, это он рекомендовал его… Ну не то чтобы рекомендовал, а тот сам напросился… Да и не то, чтобы напросился… Словом, тут не все так просто, но короче так: его попросили, он рекомендовал, парень обрадовался чести — и все довольны.
Тем временем церемония двигалась своим чередом: пожимались облаченные в белые перчатки руки, произносились торжественные слова, звучали поздравления, приветствия…
«Да, брат студиозус, — думал он, самолично облачая радостно улыбающегося новичка в плащ полоза, нахлобучивая на голову капюшон (обруч–змею ему еще рановато, у него еще и имени–то нет, а обруч ему вручат попозже, когда пройдет испытание и из младшего брата, то бишь, брата–на–побегушках, станет он братом полноправным), хлопая его по плечам, обнимая и говоря положенные слова ободрения. — Да, — мысленно благословлял он неофита по–своему, — радуйся, дружище. Ты теперь брат. Ты приобщишься к Пути, который ведет в прекрасный новый Мир… Приведет когда–нибудь, жаль вот только, что в это время прекрасное… Но ты не расстраивайся, ведь ты и не догадаешься об этом. Хотя… Хотя другого бы мне не предложили рекомендовать в Орден. — («Твой друг нужен Ордену», — сказал тогда ему сам носбит, и он, поклонившись, принял к исполнению. Обработать того труда не составило: парочка задушевных бесед под парочку бутылочек дешевого винца, парочка — «только ты никому, это между нами…» — брошюр смутного содержания, парочка намеков о том, что где–то что–то существует, короткая серьезная беседа с намеком «я могу помочь, но сам понимаешь…» — и неофит готов; на все про все парочка же месяцев.) — И вот ты стоишь, сияешь гордостью. И, попустите Небеса, если твое членство в Ордене ограничится нешумными сборищами с неизменным маскарадом, кропениями над малопонятными древними текстами, побуквенное разбирательство с текстами новыми, свеже, так сказать, испеченными, знакомством с приятными, умными и — что не менее ценно! — порой влиятельными собеседниками, доступом к запретным знаниям и прочими иными удовольствиями для ума, души и… хм… тела. И да не постигнет тебя разочарование! И да не убоись…»
Новообретенный брат, тем временем, обойдя в сопровождении второго старшины весь амфитеатр, уже стоял рядом и с трепетом — еще бы! — ожидал начала второго акта действа, более важного и более, так сказать, потаенного. Интимного, можно сказать.
А пока…
К ним уже шел сам носбит: точно в таком же плаще, с таким же обручем, но он–то давно научился различать его походку и, кажется, мог бы узнать его без плаща, в толпе, на улице… если бы не боялся. Ему даже порой чудилось, что он узнает этот голос, эту походку, эти манеры — и тогда он старался держаться подальше. Не всех братьев во Полозе он хотел бы видеть вне собраний — и менее всех именно самого верховного носбита, старшего брата из всех братьев.