Он тоже прошел на свое место, не самое главное за этим столом, хотя с большим бы удовольствием поднялся сейчас еще на один пролет лестницы.
Туда, где находилось то, ради чего больше года назад он и вступил в Орден. То, знание о чем постоянно томило его, когда он слушал на лекциях высокопарные слова о невозможности подобного, или, в крайнем случае, об отдаленности возможности осуществления того, с чем он работал — и с каким удовольствием работал! — едва ли не каждый день. Знание, которым он не смел и не мог поделиться. И это было ему невыносимо — ведь за возможность наблюдать невозможное для других, за возможность самому участвовать в невозможном, он вынужден был платить молчанием под угрозой смерти. Однако вовсе не смерть страшила его. Если бы ценой этой он мог бы добиться гласности, он бы рискнул! Но в том–то и дело, что риск был бы бессмыслен — он просто не мог никому — кроме, разумеется, самих посвященных братьев, — рассказать достаточно для того, чтобы его сумели понять — или хотя бы поверить ему! — до того как он успеет умереть. А значит, смерть эта будет пустой и напрасной, и кому она такая нужна?
Уж точно не ему.
«Когда–нибудь это все равно произойдет, — подумал он. — Только, видимо, не скоро. Будем надеяться, что до этого момента произойдет что–нибудь еще, что–нибудь такое, от чего минет меня чаша сия». А что ему оставалось, как ни надеяться?
От греховных мыслей его отвлек голос носбита, сообщившего, что считает сегодняшнее высокое собрание открытым, и он привычно приготовился скучать.
Только вот никто не знал, что произойдет это так желаемое им «что–нибудь такое» гораздо раньше, чем он надеется.
И гораздо раньше, чем многим, даже ему пока еще неизвестным людям, того бы хотелось.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
МУЗЕУМ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОДСТУПЫ
начало
Майор Гиеди в полном боевом лежал на прогретой жарким весеннем солнцем, но все же влажной еще земле за каменной скамьей (той, на которой пару дней назад беседовали Хастер с Алики, но этого он, конечно, знать не мог) и смотрел на каменные ворота въезда в Музеум.
Вообще–то здесь ему было не место. По идее он должен был сейчас не загорать в жидком тенечке, а сидеть во–он в том неприметном здании за узорной кованой оградой, где расположился временный штаб операции, и с помощью ботисар наблюдать за действиями своих ребят со стороны. Но он сам вытребовал для себя эту залежку за скамейкой, когда с несвойственной его натуре экспансивностью орал: «Какого Ахи я должен торчать здесь! Я знаю весь план, я знаю, что надо делать, я, и только я, должен распоряжаться моими ребятами на месте!» И эрст–резидент, на которого Гиеди и не смотрел вовсе (орал майор на ягд–генерала Ирсуса, старшего егеря Королевской Охоты, — на эрст–резидента орать не позволяла субординация) сказал: «Успокойтесь, майор, вы правы». И вот майор валяется в прелой прошлогодней листве, греет на весеннем солнышке косточки своего еще вполне нестарого организма, хотя предпочел бы что–нибудь вроде дождичка с густым туманом, и смотрит на ворота и ждет.
А два часа назад он и вовсе не думал о том, чтобы полежать на пробивающейся травке. Он сидел у себя в теплом подвале, слушал сквозь пуховые наушники приглушенный треск выстрелов, вдыхал привычный пороховой аромат, смешанный с приятным запахом свежесваренного кофе — словом, принимал очередной зачет по пулевой стрельбе у третьего отделения экипажа поручика Гайала. Сам поручик уже отстрелялся (девяносто шесть из ста) и чистил новенький барабанный аркебузет, ревниво отслеживая успехи своих подчиненных. Через час его экипажу надлежало выехать на учения за город, где в одной полуразрушенной вилле им предстояло отработать контакт с другим экипажем в условиях максимально приближенных к рабочим. Второй, «вражеский» экипаж уже с утра был на позициях, изучал обстановку на месте и готовился без дураков отражать атаку штурмовиков Гайала, а кассетники, снаряженные болтами с тупыми наконечниками, аркебузеты и так называемые «револьверы», барабанные самозарядные аркебузеты вроде того, который чистил сейчас Гайал, только патронированные малозарядными патронами с каучуковыми пулями, броневые жилеты и прочая надобная амуниция, принадлежащая его экипажу, вплоть до аптечек и перевязочного материала, грузились уже в пролетки. Синяки над треснутыми ребрами, подбитые глаза, вывихнутые лодыжки и прочая рутина — максимум, что ожидало ребят Гайала после этой загородной прогулки, — обыкновенное дело.