- Когда лететь?
- Сейчас.
- Буду готов через двадцать минут, - ответил я.
Ельсуков вдруг заколебался: видно, его смутили кровавые бинты. Озабоченный взгляд Гриши потеплел, и он тихо сказал: [174]
- Не знал, что у тебя так серьезно…
Я пожал плечами.
- А может, другого штурмана поискать? Есть тут один. Нога-то у тебя не гнется, в кровище вся. Сможешь ли?
Пришла моя очередь хмуриться.
- Гриша, ты что, барышню пришел уговаривать? Сказал - через двадцать минут буду готов. Я лучше знаю, что у меня гнется, а что не гнется.
- Извини, я пошел…
Работа предстояла сложная: разведать войска и сфотографировать оборону противника в районе Гдыни и Данцига, по возможности, выявить и места сосредоточения кораблей немецкого флота. Но самолет у Ельсукова позволял вести разведку с полной гарантией, «Бостон» последней модификации - А-20И - был с удобной кабиной штурмана, увеличенным обзором, более совершенными аэронавигационными приборами. На самолете стоял широкоугольный фотоаппарат с размером кадра 20X20 сантиметров. А еще здесь был чудо-прибор, мечта штурмана - усовершенствованный автоматический радиокомпас с выносным индикатором. Я знал, что эта машина обладала повышенной скоростью, на ней была усилена бронезащита. Словом, все располагало к успешной работе.
Стараясь не причинить боли, через двадцать минут меня затолкали в кабину, и мы взлетели. Земля едва проглядывала сквозь разрывы низких облаков. Обширные участки, покрытые снегом, чередовались с серыми пятнами лесов, частых населенных пунктов, множеством дорог и рек, наполовину еще скованных льдом. Чужая, насторожившаяся земля…
После взлета Ельсуков убрал шасси и сразу же перевел самолет в набор высоты. Тут же, как приведения, словно возникнув из пустоты, появились две пары истребителей «Аэрокобра» с подвешенными на консолях дополнительными баками. Истребителям сопровождать нас весь полет, охраняя от атак противника. Невольно подумалось: «Четыре истребителя на одного разведчика?… Удивительная щедрость начальства! В январе, когда погибли три наших экипажа, на всю эскадрилью приходилась лишь пара «маленьких». Впрочем, такой эскорт к чему-то обязывает», - решил я. В штабах ждут от нашего полета серьезных результатов…
На цель мы решили зайти с севера. Для этого надо было углубиться в море километров на 30-40, развернуться и на большой скорости появиться внезапно над портом и городом Гдыней. «Особое внимание обратить на район Сопота. [175] Непременно сфотографировать там систему обороны…» - такие указания дал нам уже перед самым взлетом начштаба Шестаков. Я посмотрел на карту: Сопот как Сопот - вот он, маленький городишко на берегу моря между Гдыней и Данцигом. Его не обойти, лежит точно по маршруту. И тут мы вдруг поняли дерзкий замысел командующего фронтом: стало быть, нашим войскам предстояло нанести рассекающий удар двумя армиями по Данцигскому оборонительному району, разорвать оперативно-тактическую связь между крепостями и уничтожить их по одной!… Стала понятна и экстренная срочность вылета, и то, что разведку эту поручили не рядовому летчику, а опытнейшему Ельсукову.
…Высота 6000 метров. Холодно. У кислородной маски белым пухом намерз иней. Особенно мерзнет раненая нога. Первыми не выдерживают молчаливые истребители:
- Бомбер, хватит карабкаться вверх! Что там делать?… Ельсуков ухмыльнулся:
- Слыхал, штурман? Курочки наши с яичками замерзли. Вниз хочется…
- Гриша, они правы. И нам такая высота над целью ни к чему.
- Добро, штурман…
Внизу в разрывах облаков проплыл плавный изгиб Вислы. Значит, прошли Холм. Река теперь останется справа. Она впадает в Данцигскую бухту в тридцати километрах восточнее города, но к нему прорыт широкий канал. На всякий случай запоминаю, как он выглядит по карте, да так увлекся расчетами, что прозевал появление моря.
- Чего молчишь? - спросил Ельсуков. - Смотри - море!
Под самолетом проплывала широкая желтоватая полоса пляжа, а за нею, сливаясь с серым горизонтом, раскинулась тусклая, пропадающая вдали равнина Балтийского моря. Я почему-то представлял все моря неизменно голубыми, густо-синими, на худой конец зеленоватыми, но никак не желто-серым, бьющим о пустынный грязноватый берег. Мрачную картину дополнили два разбитых полузатопленных корабля, выброшенных на берег.
- Мрачновата лужица, - буркнул Ельсуков, не любивший летать над большой водой.
Однако сравнением морей долго заниматься нам не пришлось. Впереди и чуть ниже самолета неожиданно частой серией разорвалось около десятка зенитных снарядов. Такой плотности огня я не встречал. Посмотрел по сторонам [176] и понял, в чем дело. Немного правее нашего курса на юго-восток шел большой военный корабль.
- Крейсер бьет, уходи влево! - дал команду Ельсукову.
Он тут же резко накренил самолет и со снижением, набирая скорость, вышел из-под обстрела. Истребители под огнем несколько отстали от нас, но затем снова заняли свои места, увеличив дистанцию и интервал, чтобы не представлять собой компактную цель.
С момента встречи с кораблем наш полет проходил почти под непрерывным обстрелом. И чем мы были ближе к объекту разведки, тем он становился интенсивнее - не хотели немцы пропускать разведчиков к своим тайнам. Ельсуков маневрировал. На высоте немногим более 4000 метров мы вышли к Данцигской бухте. Сколько же там собралось кораблей!… И все били по нашему «Бостону». Порой казалось, что самолет летит по осколкам снарядов. «Аэрокобры» от нас не отставали, хотя им тоже доставалось. Иной раз близкий разрыв разбрасывал их по сторонам, словно воробьев.
Наконец впереди в серой дымке показался большой город-порт. Это Гдыня. У его причалов и на рейде было такое же столпотворение кораблей. Огонь заметно усилился, хотя казалось, что он уже достиг предела.
Через прицел вижу, как от причалов, оставляя пенные следы, бросились по сторонам несколько катеров, стал неуклюже разворачиваться большой пароход.
- Боевой! - кричу Ельсукову, и самолет сразу же перестает раскачиваться, нырять под разрывы, шарахаться в стороны. На щитке командного прибора мерно мигает зеленая лампочка, считая отснятые кадры. Я тоже занимаюсь счетом, но не снимков, а кораблей: запоминаю класс, расположение на рейде и у причалов. То же делают радист и стрелок. На земле мы сравним наши наблюдения.
Порт ушел под самолет, но нужно под огнем еще некоторое время выдержать курс, чтобы на пленку попала система полевой обороны города-крепости. Какие же невероятно длинные эти секунды! Ельсуков не выдерживает.
- Отворачиваю! - не кричит, а едва не стонет он. - Собьют! Зайдем еще раз…
- Держать, держать! - прошу я, хотя скованное страхом тело все острее чувствует приближение «нашего» снаряда. - Гриша, десять секунд… Еще десять секунд!
Ельсуков не отвечает, но курс выдерживает. Умеет приказать себе наш командир. А полоса разрывов совсем рядом. [177] Пристрелялись!… И неудивительно - самолет уже сорок секунд летит, не меняя курса. Я всем телом подаюсь назад, к бронеспинке - до разрывов рукой подать. И вот в какой-то миг самолет словно подпрыгнул, завалился в умопомрачительном крене и чуть ли не переворотом пошел к земле. Огромная тяжесть навалилась на спину, руки, шею, раненую ногу. Как-то неестественно взвыли моторы. Я попытался выключить фотоаппарат, но руки как будто приросли к сиденью - не оторвать.
Этот маневр, как я понял позже, был излюбленным способом Ельсукова уходить из зоны обстрела. Во всяком случае, через пару минут мы уже снова летели в спокойном небе. Кончился обстрел, и вновь нестерпимо стала ныть раненая нога. В меховом сапоге, как тогда, в памятном январском полете на Пшасныш, захлюпала кровь, разошлись швы. Хотя ясность не покидала голову, но я молил бога, судьбу, удачу, чтобы не потерять сознание, ведь главное-то еще впереди…
Наконец Сопот. Под нами всего лишь небольшой приморский курорт. Среди легких дач и коттеджей, разбросанных в хвойных рощах, виднеются несколько крупных строений. У кромки прибоя хорошо видна небольшая пристань и великолепный пляж - широкая песчаная дуга без единого пятнышка. Лишь в одном месте привалилась к берегу разбитая десантная баржа. Ничего не вызывает подозрения. Что тут заинтересовало штаб армии и фронта?…