Неизвестно, что бы последовало за этим, но тут одна из снующих мимо женщин вдруг обратилась к Маше:
- Вы на кастинг? На судебное шоу?
- Нет, - поспешно ответила Колосова. "Еще чего!" - добавила про себя.
Женщина убежала.
Наконец-то появилась Оксана и пригласила Машу к себе в кабинет. От Колосовой не ускользнуло некоторое удивление редактора после беглого неуловимого осмотра всей персоны Маши Колосовой. "Ну да, что вы хотите от училки-неудачницы?" - мазохистски иронизировала в мыслях персона, следуя за Оксаной и усаживаясь в офисное кресло перед ее столом.
- Вам надо будет кое-что заполнить, - разъясняла редактор, заняв свое место. - Пока в штат мы вас не можем взять, поработаете по договору. Может, вам еще и не понравится у нас.
Оксана была молода, хороша собой (или прекрасно ухожена). Одета строго, но очевидно дорого. За ее заученной улыбкой Маша читала принуждение и равнодушие.
- Прочтите договор внимательно, - сказала Оксана. - Не торопитесь.
Она вызвала девушку с ресепшн.
- Вам чаю, кофе? - спросила у Маши.
Колосова смутилась. Она не привыкла к подобным церемониям.
- Чаю.
- Черный, зеленый? - скороговоркой поинтересовалась секретарша.
- Зеленый.
- Вы пока читайте, пейте чай, а я отлучусь на минутку, хорошо? - сказала Оксана, когда секретарша, принеся чай, вышла за дверь.
Колосова кивнула, делая вид, что погружена в чтение договора. Фразы, составленные на тарабарском языке, никак ей не давались. Маша изо всех сил пыталась сосредоточиться, но в голову лезли посторонние мысли.
"Конечно, если бы не эти клятые каникулы, вряд ли бы я попала сюда". Маша вспомнила своих ребят, которые выпускались этим летом. Ведь были, были среди них умнички. Восприимчивые, оригинально мыслящие, забавные, разные. Припомнился Миша Егоров, выпускник позапрошлого года. Когда он выходил к доске читать стихи, то прихватывал с собой бумажку. В первый раз Мария Кирилловна решила, что это текст стихотворения, она попросила отдать шпаргалку. Однако то, что было изображено на листке, ее озадачило.
- Что это? - спросила смутившегося ученика.
- Это подсказки, - пробормотал он и покраснел.
Маша вертела в руках бумажку и ничего не понимала в загадочных иероглифах: какие-то картинки, рисуночки, символы. Оказалось, по этим ассоциативным картинкам Миша восстанавливал в памяти строки стихотворения. Чудеса! Колосова рассмеялась тогда и вернула шпаргалку ученику. С таким она еще не сталкивалась. А как они поют! Какие иногда интересные стилизации пишут ...
Колосова обвела взглядом кабинет Оксаны с современнейшей оргтехникой и офисной мебелью. Все новенькое, вызывающе богатое, но... чужое, неживое. Вспомнилось давно не ремонтируемое помещение кафедры, насиженное, заваленное книгами, тетрадями. Коллеги, с которыми прошли полжизни рука об руку, теплые посиделки за чаем, легкая болтовня и серьезные разговоры...
- Ты просто боишься жизни! - сказала себе вслух сердитая Маша. - Вот и сиди дома среди кукол, в одиночестве, в нищете...
Она с новой силой взялась преодолевать договор и с трудом разобралась в некоторых его пунктах. Оксана задерживалась. Маша допила чай и успела несколько раз пробежать глазами документ. Подписать, что ли? Или сначала они должны подписать? Договор не сулил ей ничего кроме хлопот и беспокойной жизни. Ее обязанности ассистента режиссера годились для начинающей юной дебютантки, а не для пожившей дамы под сорок. Но что делать?
"Как что? - услышала она свой внутренний голос. - Вернуться к себе, к своим ученикам".
Маша осторожно положила договор на стол, встала, походила по кабинету. Надо уходить, но как? Невежливо уйти, не объяснившись и не попрощавшись. Колосова выглянула из кабинета. Никого. Она прошла к ресепшн. Секретарши тоже не оказалось на месте. Маша решила написать записку, объясняющую ее уход. Обогнув круглую стойку, она подошла к столу секретарши, взяла из подставки стикер. Взгляд ее упал на экраны, спрятанные внутри стойки. Три из них были погашены, а на светящемся экране Маша увидела кабинет Оксаны, стол, на котором лежал брошенный ею договор.
Машу будто обожгли кипятком. За ней следили! Оксана ушла, а секретарша смотрела за посетительницей, как бы чего не стянула. Или?.. Или они специально это делают? Своего рода тест, как поведет себя без присмотра новая сотрудница? Проверка на вшивость, так сказать. А может, они экспериментируют, а результаты используют потом как-то неблаговидно в своих передачах? Скрытая камера, то-се...
Колосовой сделалось неуютно. Более того, противно. Она не стала писать никаких записок, просто взяла и ушла, хлопнув дверью, хотя в конце коридора показались Оксана с секретаршей. Они спешили, но не успели. И Бог с ними.
Однако вернувшись домой, в стерильную тишину одиночества, Маша стала себя ругать.
- Дура, испугалась! И что теперь? Что теперь?
Аглая не моргая смотрела на нее и не отвечала на вопросы. А впереди целое лето, от которого неизвестно как спасаться. Да не от лета, конечно, от себя. Была бы возможность, Маша уехала бы куда-нибудь.
- Куда? - вопрошала она, глядя на Аглаю. - От себя не уедешь. Можно смягчить боль, немного развеяться, но забыть ту ночь, забыть Игоря...
И Колосова зарыдала неистово и сладострастно. Аглая в изумлении наблюдала за ней, бросившейся на диван и зарывшейся в подушки. Не менее изумилась лупоглазая кукла, когда ее хозяйка затихла в подушках.
Маша молилась мысленно: "Господи, если ты меня слышишь, помоги мне! Я не знаю, как мне дальше жить. Укажи мне путь, Господи! Я знаю, помню, что я страшная грешница, но и грешникам надо как-то жить... Помоги мне, Господи, помоги, пожалуйста ... Услышь меня..." А потом она уснула. Рыдания ли подействовали на организм Маши, как освежающая гроза, разрядка, или ее успокоила молитва, но она спала мертво, глубоко, без сновидений.
Проснулась от звонка телефона. Лениво потянулась к столику, на котором бросила мобильник, посмотрела на дисплей. Толя. Надо же, он ведь никогда не звонит, удивилась Колосова.
- Да, - нехотя ответила она.
- Маша, я не приду в субботу, как обещал вам, - говорил Толя низким голосом, и Маше непривычно было слышать этот голос по телефону. - Я уезжаю в Испанию.
- Да? И что там будешь делать?
- Еду просто посмотреть страну. Если понравится, то, может, останусь на какое-то время.
В его институте сессию сдавали в мае, и лето целиком было свободно.
Маша не помнила, чтобы Толя обещал прийти в субботу. Она дивилась себе: сообщение об его отъезде приняла более чем спокойно. "Вот еще один меня бросает", - подумала меланхолично.
- Ну что ж, замечательно! Удачи тебе, - пожелала она вполне искренне, - Пиши стихи, не бросай. У тебя хорошо получается! Это будет преступление, если забросишь поэзию. Тем более в Испании.
- Хорошо, - серьезно ответил юный поэт. - Спасибо вам.
Они попрощались по-доброму. Конечно, Толя мог бы и зайти перед отъездом, ну да ладно. Проснувшись, Маша почувствовала, что жизнь возвращается к ней. Визит на телевидение, ее рыдания - все это было давным-давно. Появилось ощущение, что можно жить как прежде, вернуться к себе доорловской.
В конце концов, есть книги, есть подруга Милка, мама, коллеги на работе. Толя вот уезжает, но будут еще ученики. Каждые два года приходят новые ребята, разные, интересные, непредсказуемые. И еще столько всего можно увидеть, прочитать, съесть, понюхать, потрогать...
- Кстати, насчет поесть!
Маша поднялась с дивана, подгоняемая голодом. Кроме чашки чая, выпитой в Арт-ТВ, во рту с утра маковой росинки не было. Посмотрела на часы: ого, уже вечер почти. Сколько же она проспала! Она на скорую руку приготовила поесть, заварила чай, села за стол.