Это касалось даже одежды. Полина могла выйти из дому пай-девочкой, серой, незаметной, примерной. Она поднимала руку, взмахивая на прощание, и Саша видела Инну Юрьевну, которая точно, как зеркало, повторяла этот жест, стоя у окна своей квартиры на втором этаже. Когда Саша заходила за Полиной в школу, Инна Юрьевна уже была готова идти на работу, и даже сквозь оконные отблески можно было различить строгие линии ее фигуры, затянутой в деловой костюм, прическу — всегда высокую и всегда с какой-нибудь затейливой волной — и яркие цепкие глаза в ресницах, тщательно накрашенных тушью.
Но как только мать не могла их больше видеть, Полина преображалась. Она встряхивала головой, позволяя свободно рассыпаться волосам, вынимала из юбки булавку, скрывавшую рискованный разрез, повязывала на шею яркий платок и расстегивала на блузке несколько верхних пуговиц.
Учителя прощали Полине внешний вид. В школе знали, что стоит сделать ей замечание, как она замкнется, занавесится волосами и не проронит ни слова.
В прошлом мае, полгода назад, Полина вдруг спросила у Саши, можно ли она иногда будет у нее ночевать. Саша, конечно, ответила «да».
Но в первый же раз, когда Полина должна была остаться на ночь, она сказала: «Прикрой меня», — и ушла.
Именно тогда Саша и решила изолировать родителей. Она вспомнила о мире, пронизанном тысячами цветных акварельных полос. О мире, на который может влиять.
Саше было дурно от страха, когда она вытягивала из призрачного шкафа несуществующий платок. Руки тряслись, когда кисть наносила мазки, и было страшно не угадать, потому что мать представлялась Саше фиолетовым отчего-то пятном, слегка подсвеченным золотыми вспышками, а отец был синим индиго: ровным, почти без оттенков. Саша писала акварелью по смоченному шелку и очень боялась, как бы пятна не слились в центре платка в бесформенную бурую лужу.
И вот посреди белого, полупрозрачного, влажного пространства оказались нарисованы два темных, ярких пятна — как два уродливых глаза, как два протухших яичных желтка. Они выглядели одиноко и неправильно. Вокруг них было слишком много пространства, и текучая краска могла занять его целиком.
«Не обращайте на нас внимания. Не обращайте на нас внимания», — шептала Саша, нервно сглатывая; горло ее каждый раз болезненно сжималось, словно из-за рисования у нее начиналась ангина.
Она взяла тюбик резинового клея и обвела каждое пятно надежной резервной линией, без разрывов и пропусков — словно возвела прозрачные непроницаемые стены. Теперь темные пятна выглядели совсем одиноко, и Саше стало немного жаль их. Хотелось добавить в эти прозрачные тюремные камеры хоть немного чего-то радостного.
Странный цвет — смесь розового и оранжевого — сложился у нее в голове, и она осторожно повела кисточкой вокруг первого пятна, потом — вокруг второго.
Мутная, блеклая, странная субстанция, похожая на протоплазму из фантастического фильма, окружила родителей. Она была пугающе-безликой, как тишина, в которой не слышишь собственного голоса, как туман, в котором теряются пальцы вытянутой руки.
Пытаясь исправить непонятное, но уже совершенное ею нечто, Саша набрала полную щепоть крупной поваренной соли и щедро присыпала протоплазму. Розовато-оранжевая краска будто бы подернулась рябью и стала похожа на поверхность реки в ветреный день или на вялое предзакатное небо, усыпанное вспышками монотонных салютов.
Платок остался высыхать на подрагивающей тонкой деревянной раме, а Саша легла в кровать и стала прислушиваться к каждому движению в доме. Было тихо, словно она осталась одна.
Потом резко зазвонил телефон. Звук был скрежещущий и долгий, словно ороговевшие ногти с нарисованными на них незабудками скребли по стеклу.
Мама подошла и сняла трубку:
— Да, Инна Юрьевна. Да, девочки у нас… — Голос у мамы был уставший и отстраненный. Саша почти никогда не слышала у нее такого голоса. — Да, легли спать и свет уже выключили… Нет, они нас совсем не беспокоят. Пусть дружат. Хорошие девочки. Да, конечно, я отпущу потом Сашу к вам, но… Но у вас же одна комната, тесно, а тут…
С тех пор все неуловимо изменилось. Папа купил себе новый телевизор и цифровую приставку, мама достала из кладовки забытый ноутбук. Они уткнулись в экраны и прямо на глазах становились похожими на жвачных животных, но Саша утешала себя тем, что многие люди в их возрасте живут точно так же. Отрабатывают свое на работе и жуют экранную жвачку, стоя в теплых домашних стойлах.