взыскании с мещанина Эзельсона? Я, конечно, этого не утверждаю, но думаю, что эта догадка небезосновательная. Завтра он принесет к вам записку о
взыскании двух рублей и сообразно с этим уменьшит и требование свое до двух
тысяч. Но если бы даже он и окончательно остановился, например, на десяти
тысячах, то, право, это не много! Совсем не много! Ведь поручение-то... ах, какое это поручение! И что вам, наконец? А ему грозит долговая тюрьма!
Неужели деньги купца Парамонова до такой степени дороги вашему сердцу, что
вы лишите бедного человека, который вас любит и ценит, возможности поправить
свои обстоятельства! (Замолкает, выжидая, какое впечатление произвела на
Ивана Тимофеевича его долгая и убедительная речь.)
Иван Тимофеевич (неопределенно). Ладно. Ну что ж... Поглядим...
Подумаем...
Затемнение
КАРТИНА ПЯТАЯ
Рассказчик (в зал). Странным образом моя судьба переплелась с судьбой
Балалайкина. Он не давал о себе знать, и Иван Тимофеевич поглядывал на меня
как-то хищно и деловито. Для меня же вопрос шел как бы о жизни и смерти.
Являлась мне мысль бежать в мою деревеньку Проплеванную и до конца дней там
закупориться... Я жил в каком-то бессвязном кошмаре... Мне являлась "штучка"
парамоновская во сне... и наяву стала видеться... Свадьба... Вокруг налоя
ведут... На цепь сажают. Все уходят, а я так на цепи и сижу... И лаю...
Фу-фу-фу! Глумов сначала смеялся, а потом сам уговорил меня идти к
Балалайкину и в лоб спросить его: будет жениться или нет? И цену пусть
назначит божескую... Разузнали адрес... Пошли... И вот мы у Балалайкина.
Приемная в адвокатской конторе Балалайкина. В углу
дремлет пожилой человек с физиономией благородного отца
из дома терпимости. Другой клиент, совсем юный, в
ожидании приема рассеянно листает толстенную книгу.
Глумов и Рассказчик, сидя в сторонке, тихо
переговариваются.
Рассказчик (шепотом). Глумов, Глумов, что делать? Что делать?
Глумов. Да погоди же голову-то терять... Держись... Да и женишься -
ничего страшного... на худой конец. Не всерьез же.
Рассказчик (задрожав). Не-ет, Глумов... Я тебе говорю - вокруг налоя
меня не поведут! Не-ет! Не поведут... Удавлюсь, а не поведут! Или в крайнем
случае укажу на тебя...
Глумов. Да тише ты!
Рассказчик. Укажу, укажу как на более достойного.
Глумов. Уймись, слышишь? А то уйду.
Рассказчик (громко). Нет! (Спохватившись, шепотом.) Нет, нет, нет!
Дремавший в кресле старик шевельнулся.
Глумов. Видишь, потревожили человека.
Из кабинета вышел Балалайкин. Он необыкновенно мил в
своем утреннем адвокатском неглиже. Лицо его дышит
приветливостью и готовностью удовлетворить клиента, что
бы тот ни попросил.
Балалайкин (Глумову и Рассказчику). Господа! Через четверть часа я к
вашим услугам, а теперь... вы позволите? (Подходит к юноше и приглашает его
жестом в кабинет.)
Глумов (Рассказчику). Слушай, друг, а тебе не кажется... (Оглядывается,
принюхивается.)
Рассказчик. Ничего мне не кажется!
Глумов. Не горячись, сделай милость! Ты лучше оглядись, куда мы попали!
Рассказчик. Куда, куда... В приемную адвоката Балалайкина!
Глумов. Да нет, ты посмотри, где он живет, Балалайкин!
Рассказчик. Где?
Глумов. Не узнаешь? Да это же квартира Дарьи Семеновны...
Рассказчик. Дарьи Семеновны?
Глумов. Забыл Дарью Семеновну? Кубариху забыл!
Рассказчик. Ее пансион для благородных девиц без изучения древних
языков?
Глумов. Ну конечно! Здесь и живет Балалайкин. Ух, веселое время было!
Ух, молодость наша, молодость!
Рассказчик (он оглядывается, немного приходит в себя). Да... Бедная
Дарья Семеновна, царство ей небесное!
Глумов. Я еще на лестнице подумал... А потом - нет, быть не может...
Чего-чего тут только не было... Кто только в ее квартире воспитание не
получил!
Рассказчик. Многие из ее школы вышли, которые теперь...
Глумов. Да... Хороша она была по педагогической части...
(Принюхивается.) Слышишь? Пахнет! Дарья Семеновна... она! Она эти самые духи
употребляла, когда поджидала "гостей"! Эти духи... Да ведь она жива! Она
здесь!!!
Дремавший в кресле старик закряхтел, заерзал. Рассказчик
толкает Глумова, он затихает, но старик уже окончательно
проснулся. Он встал, подошел к ним, поклонился.
Очищенный. Разрешите представиться. Перед вами человек извилистой
судьбы. Вот уже пять лет, как жена моя везде ищет удовлетворения.
Глумов. Да?
Очищенный. Жена моя содержит гласную кассу ссуд, я же состою редактором
при газете "Краса Демидрона". Наша газета находится в ведении комитета
ассенизации столичного города Санкт-Петербурга. Тяжелы обязанности редактора
газеты по вольному найму! Правда, взамен всех неприятностей я пользуюсь
правом в семи трактирах, однажды в неделю в каждом, попользоваться двумя
рюмками водки и порцией селянки. Жалованье я получаю неплохое, но ежели
принять во внимание: первое, что по воспитанию моему я получил потребности
обширные; второе, что съестные припасы с каждым днем дорожают, так что рюмка
очищенной стоит нынче десять копеек вместо прежних пяти, - то и выходит, что
о бифштексах да об котлетах мне и в помышлении держать невозможно!
Рассказчик. Позвольте, однако! Ведь вы сами сказали, что имеете право
на бесплатное получение ежедневно двух рюмок водки и порции селянки!
Очищенный. Ах, молодой человек! Молодой человек! Как вы, однако,
опрометчивы в ваших суждениях! По моему воспитанию мне не только двух рюмок
и одной селянки, а двадцати рюмок и десяти селянок - и того недостаточно!
Ах, молодой человек, право, обидно даже... (В голосе его зазвучали слезы, а
рука сама протянулась к приятелям, как бы намекая о вознаграждении за
обиду.)
Глумов. Не сердитесь на нас! (Кладет в распростертую ладонь Очищенного
деньги.)
Очищенный (деловито рассмотрев монету). Мало, но я не притеснителен...
К тому же я сластолюбив... (Со слезой в голосе.) Я люблю мармелад, чернослив, изюм, и хотя входил в переговоры с купцом Елисеевым, дабы
разрешено мне было бесплатно входить в его магазины и пробовать, но получил
решительный отказ; купец же Смуров вследствие подобных же переговоров
разрешил мне выдавать в день по одному поврежденному яблоку. (Рассказчику.) Стало быть, и этого, по вашему, милостивый государь, разумению, достаточно?
Рассказчик. Извините. (Положил в приготовленную ладонь монету, она
мгновенно исчезает в кармане Очищенного.)
Очищенный. Благодарю вас. Итак, я сластолюбив и потому имею вкус к
лакомствам вообще и к девочкам в особенности. Есть у них, знаете...
(Сладострастно причмокнул.)
Глумов и Рассказчик (с отвращением). Ой...
Очищенный. А так как жена удерживает у меня пятнадцать рублей в месяц
за прокорм и квартиру - и притом даже в таком случае, если б я ни разу не
обедал дома, - то на так называемые издержки представительства остается
никак не больше пяти рублей в месяц.
Глумов внимательно на него смотрит.
(Встревоженно.) Что такое?
Глумов узнает его и начинает напевать: "Чижик-пыжик, где
ты был?"
Что такое?!
Глумов. "...На Фонтанке водку пил...". (Рассказчику.) Послушай, брат, ты видишь, кто он, этот старик? Не узнаешь его?
Рассказчик. Нет... Хотя... Словно я видел его где-то...
Глумов. Это же тапер Дарьи Семеновны... Очищенный!
Рассказчик. Иван Иваныч!
Глумов (Очищенному, вглядываясь в него). Иван Иваныч! Да ведь это ты!
Ты! Ты! Помнишь, как ты на фортепьяно тренькал?
Очищенный (осторожно). Не помню...
Глумов. А помнишь, как я однажды поднес тебе рюмку водки, настоенную на