Скуратов (мягко). Иван Иванович! Дорогой мой учитель! Просто вы
честнее, вы чище многих, с которыми вы каждый день общаетесь, которых вы
поддерживаете, рекомендуете, которым пожимаете руки и за которых голосуете
на ученом совете, на собраниях... Уверяю вас! Вы просто добрейший, милейший, несовременный вы человек! И то, что для одних норма, то для вас нонсенс. Я
предлагаю вам мировую! Между нами ничего не было. А я со своей стороны
обещаю: никогда не дам вам повода краснеть за меня... И кто старое помянет, тому глаз вон!
Щеглов. Вон!
Скуратов. Иван Иванович!
Щеглов. Сию минуту вон!
Скуратов. Ну, ударьте меня еще раз, ну, прокляните, но не гоните вон!
Щеглов. И запомните - я больше вас знать не хочу!
Скуратов (растерянно). Как это глупо... Глупо и недальновидно.
(Уходит.)
Входит Щеглова.
Щеглов. Оля, если бы я родился на сто лет раньше, я наверняка был бы
убит на дуэли...
КАРТИНА ВТОРАЯ
Середина мая. Кабинет Щеглова в клинике. Щеглов что-то
пишет. Входит секретарь партийной организации
Огуренкова.
Огуренкова. Иван Иванович, можно?
Щеглов. Да, пожалуйста.
Огуренкова. Иван Иванович, вы утверждаете, что дали доктору Скуратову
пощечину?
Щеглов. Я же уже заявил об этом. Или у вас есть основания сомневаться?
Огуренкова. Доктор Скуратов категорически это отрицает. Он признает,
что между вами состоялся разговор, неприятный для него разговор и к тому же
в повышенных тонах, но то, что вы его ударили, он категорически отрицает.
Щеглов. Серафима Петровна, я дал ему пощечину! Да! Признаюсь и не
скрываю.
Огуренкова. Честно говоря, я даже представить себе не могла, что вы
вообще способны кого-нибудь пальцем тронуть.
Щеглов. Вот как мы еще плохо друг друга знаем. В детстве я был
отчаянным драчуном.
Огуренкова. Я уже десять лет с вами работаю. За десять лет совместной
работы с вами я привыкла к резкости, прямоте вашего характера. Однако не
думала, что она когда-нибудь так проявится. Надо же было довести вас до
такого срыва! Как же теперь быть? Вы заявляете, что ударили его, а он
категорически отрицает.
Щеглов. Я готов ответить за свой срыв. И готов нести ответственность.
На аплодисменты я не рассчитываю.
Огуренкова. Как райком посмотрит...
Щеглов. Серафима Петровна, да разве в этом дело? Пощечину получили все
мы. Щека горит и у меня!
Огуренкова. Во всяком случае, для меня ясно одно: вопрос надо ставить
со всей остротой... вопрос надо рассматривать по существу. А там уж... Одним
словом, посмотрим. Дело это неприятное. Скуратов должен защищать
диссертацию. Вы его руководитель. В декабре ваше шестидесятилетие. Все одно
к одному.
Щеглов. Я понимаю. Понимаю. Ну, что поделаешь... Серафима Петровна, как
вы думаете, могу я как коммунист пройти равнодушно мимо поведения доктора
Скуратова, как бы я его в свое время ни поощрял и ни поддерживал? Но и сам
я, конечно, повел себя далеко не лучшим образом... Раздавать пощечины - не
способ вести разговор... Но теперь назад эту оплеуху уже не вернешь.
Огуренкова. Скуратов категорически отрицает рукоприкладство.
Щеглов. Ему стыдно признаться. В прошлом веке за пощечину вызывали на
дуэль.
Огуренкова. А в нынешнем...
Щеглов. На партийное бюро. Преимущество века!
Огуренкова. Мы назначим партбюро на восемнадцать часов.
Щеглов. Я только домой съезжу, пообедаю и тут же вернусь.
Входит секретарь Машенька.
Что, Машенька?
Машенька. Иван Иванович, вас дожидается Захарова.
Щеглов. Это какая Захарова? Напомните...
Машенька. Аспирантка. Вы назначили ей на среду в двенадцать. А она
пришла сегодня. Нервничает, ждет и не уходит.
Щеглов. По какому она вопросу?
Машенька. По личному. Я просила уточнить. Говорит: "По сугубо личному
делу". В среду, говорит, будет уже поздно.
Щеглов (смотрит на часы). Не могу. В шесть часов партийное бюро. А я
хотел еще домой заехать.
Машенька. Иван Иванович, она очень просит, чтоб вы сегодня ее приняли,
говорит - безотлагательно важно.
Щеглов. Ну хорошо! Раз это ей безотлагательно важно, пусть заходит.
Приглашай!
Машенька уходит. Входит Захарова.
Соня. Добрый день!
Щеглов. Здравствуйте!
Соня. Вы извините меня, пожалуйста. Я понимаю. Что пришла не вовремя.
Но в среду уже может быть поздно. А вы мне назначили на среду в
двенадцать...
Щеглов. Так. Я слушаю вас. У вас ко мне какое-то дело? Присаживайтесь.
Чем я могу быть вам полезен?
Соня. Видите ли... Я аспирантка кафедры педиатрии. Мой научный
руководитель - доцент Пекарский.
Щеглов. Сергей Альбертович? Знаю такого. Серьезный у вас шеф.
Соня. Но дело не в этом. (Мнется.) Просто я не знаю, с чего начать.
Щеглов (сочувственно). Прежде всего не надо волноваться. Скажите, как
вас зовут? Садитесь.
Соня. Соня...
Щеглов. Ну вот и хорошо. Стало быть, Соня, у вас ко мне дело личного
характера? "Сугубо личное", как мне передали? В чем же оно заключается? Чем
я могу вам помочь?
Соня. Иван Иванович! Моя фамилия Захарова. Она вам что-нибудь говорит?
Щеглов (вспоминает). Захарова... Захарова... Вы имеете какое-нибудь
отношение к семье генерала Захарова Петра Михайловича?
Соня. Нет. Не имею. Но вы когда-то знали мою маму. Во время войны.
Щеглов. Вашу маму?
Соня. Да, Анну Александровну Захарову. Медицинскую сестру.
Щеглов. Анну Александровну? Аннушку?.. Мы были большими друзьями...
Четыре года в одном госпитале... Бог ты мой, сколько же лет мы не
виделись?.. Как она? Где она?
Соня (тихо). Мама умерла в феврале этого года.
Щеглов. Сердце?
Соня. Сердце. Спасти было невозможно.
Щеглов. Сколько же ей было лет?
Соня. Шестьдесят три. Вы меня извините, я вас, наверно, задерживаю? Я
сейчас...
Щеглов. Нет... Нет... Вы даже не представляете, как я рад, что вы
пришли ко мне и мы с вами познакомились: И я постараюсь вам помочь, если
только смогу. Только не волнуйтесь. Дайте мне вашу лапу. И рассказывайте все
ваши беды.
Соня. Я пришла к вам за помощью... Сейчас самое главное... Может быть,
я не должна была к вам приходить... Скорее всего... Но произошло то, что
может сломать всю мою жизнь, и не только мою... И только вы можете, наверное, что-то еще сделать.
Щеглов. Я не совсем еще понимаю: о чем вы говорите?
Соня (волнуясь). Я понимаю, вы честный, принципиальный. Помогите же
мне... и ему... Я люблю его!
Щеглов. Кого?
Соня. Аркадия!
Щеглов. Какого Аркадия?
Соня. Доктора Скуратова. Я не защищаю его. Он виноват. Он очень
виноват. Но он раскаивается, он глубоко раскаивается. Если его будут судить, если его исключат из партии, он пропадет. Он очень самолюбивый, очень
ранимый. У него масса недостатков, но ведь он талантливый врач. Вы сами
говорили ему это. Он виноват... и если теперь все рухнет - всему конец.
Через полгода мы уедем из Москвы, будем вместе работать... А сейчас
помогите! Прошу вас!
Щеглов. Я ничего не могу сделать! Уже поздно...
Соня. Вы все можете. Вас все уважают. Он уже заявил, что никакой
пощечины не было. А она была. Я знаю. И как он у вас дома был, и как вы его
приняли. Он мне все рассказал. Простите его.
Щеглов. Я ничего не могу сделать.
Соня. Ради моей мамы... помогите мне. Я ваша дочь!
Улица. Щеглов и Соня продолжают разговор, начатый в
клинике.
Соня. Когда мама умерла, в ее бумагах я нашла конверт с фотографией. На
конверте ваш старый адрес: "Красноармейская, пятнадцать, квартира восемь".
Вы там раньше жили. Мама почему-то не отправила вам письмо, но сохранила