«Как погибну! И никто не узнает…» — кричал Алан в сердцах, с предсмертным удовлетворением.
Где-то в урагане, а может, и в собственном разуме, услышал он рыдающую ржанием лошадь, а серая мгла, сперва неразборчиво, отрисовала по центру спирали сосредоточенный силуэт некой особи, отдалённо похожей на женскую. «Пастушка. Предтеча несчастия, — забормотал, облетая её точно по ободу, Алан. — Вот бы добраться мне к ней, низвергнуть её!» — загадал он желание. Особь обладала весьма человеческой парой ступней, по голеням «предтечи» струилась какая-то мокрая грязь, похожая на гнойную кровь, но бёдра и туловище существа покрывались доспешной корой, а её гадкий лик, располагавший утончёнными рожками, казался апофеозом кошмара, такого, который, с трудом, через силу, пытаешься выбросить из головы. Пастушка, как называли шаманок звериных племён, парила в водовороте убийственной магии отрешённо и властно, точно оракул, одержимый тёмным богом. Вращаясь вокруг злостной твари, испытуемый начал орать на неё, не в силах подлететь ближе, однако колдунья не обращала внимания, да и вообще вряд ли в тот миг обладала сознанием в привычном для всех отношении. Тогда Алан вдруг понял, озарённый и вдохновлённый силами света, что если лишит её концентрации и выдернет из тёмного транса, поддерживающего вихрь, то посвящение его будет пройдено триумфально, и падшие собратья по ордену, когда они встретятся, не воспримут его за проходимца, но увидят в нём героя, одного из своих. Словно бы подтверждая божественное происхождение его размышлений, Фоэста, а может, Экион, незримым дуновением подтолкнули паренька к дьяволице. И смотритель, грубо врезавшись и не успев испытать отвращение, крепко обхватил и обнял её местами сухое, местами распухшее, зловонное тельце, боясь упустить.
Лицом дьяволица являла отродье, далёкое от сравнительной красоты её нижних частей. Ужасные овальные глаза, как две иссохшие шишки, выражали изумление и негодование, достойное пекла; на влажных, искривлённых рожках, зиждились капли янтарного яда, стекавшие с заострённых наверший и превращаемые в воск; а пасть существа, под отверстием плоского носа, истошно озвучивала скорбь убиваемой горем вдовы. Во всяком случае, так показалось вцепившемуся в колдунью бойцу.
Похвально могучей, как для женщины, дланью, чертовка пронзила досаждающего ей новобранца на месте лопатки, и, орудуя когтями, пробурлила в нём рану. Не теряя больше драгоценного времени, Алан ударил слепое отродье лбом по лицу и стал забивать её снова и снова, стараясь не думать о раздираемой спине и той боли, что накрывала его в будоражащей схватке. Молодой солдат знал, как ударить, чтобы не лишиться чувств самому; после седьмого удара лицо новобранца тонуло в вонючей и липкой крови истерящей шаманки, она же раздирала окровавленное тело своего убийцы, с каждым ударом слабея. Прекратив и наконец оттолкнув свою смерть от себя, пастушка была выброшена из отныне неподконтрольного ей урагана куда-то в бескрайнюю степь. Алан был отброшен в противоположную сторону.
В полёте, уже далеко от злосчастного вихря, окинул он напоследок степную равнину, роскошно убранную срываемыми бурей кустарниками. И мелькнули перед ним поднимавшиеся высоко башни Зеницы, блестевшие деревом, камнем и золотом, – там, в дне пути, за безопасными стенами крепости, о них волновались собратья по ордену.
Алан подумал, что успел отдать честь им, перед тем, как разбился о землю.
- - - - -
Чернороги покружились вокруг испытуемых ещё какое-то время, но увидев и почувствовав, как породивший их ураган развеивается и затихает, неуверенно замедлились и стали разбегаться. Рофастон, испачканный вражеской кровью, держал саблю, готовый рубить в любой миг, а Карлот, орудовавший винтовкой со штыком, прицелился и выстрелил под хвост одной из последних удирающих антилоп. Сражённое животное вздрогнуло и завалилось на бок, подняв собой пыль.
Новобранцы переглядывались и громко дышали, возбуждённые послевкусием завершившейся стычки. Риттс стряхнул с клинка кровь, но не спешил возвращать его в ножны, которых и не было при нём, как он вспомнил. Его товарищ Вальт позволил себе отдышаться и с презрением глянул на валяющихся убитых антилоп, минутами ранее пытавшихся их заколоть. Теперь-то они явно безобидны.
— Да, удирайте! — бросил им вслед офицер Бирт и с щедростью плюнул. Затем, он повернулся к новобранцам. — Никого не задело?
Риттс посмотрел на шнуровку рубашки и светлую ткань форменных брюк, обнаружив одежду лишённой крови – его или животной. Степняк пропотел. Вальт был тоже в порядке.
— Ладно, — подвёл итог Рофастон. — А с тем что, так и лежит? — указал он на Рэндала, восстанавливая ровноту дыхания.
Карлот согнулся над слабонервным бойцом, отключившимся раньше времени, и ощупав его, заключил без эмоций: «мёртв. Пульса как не было».
Остальные промолчали, не зная вполне, что чувствуют по этому поводу, но тишину, осквернённую карканьем падальщиков, нарушил предводитель отряда.
— Я, Рофастон Бирт, офицер ордена смотрителей, ныне стал свидетелем вашей отважности и сноровки, — обратился он к оставшимся двум новобранцам. — Сим, нарекаю вас степными защитниками. Покуда в этом затерянном крае остаются подобные вам, Асканра, и все части света, лежащие рядом, не будут стенать. — Рофастон вытер обшлагом пот на лице. — Хлопаю вас по плечу, целую в щеку и благословляю ваше смотрение.
— Теперь, вы смотрители светлой степи, — добавил офицер Дэзер. Мужчина снял штык, запрятав орудие в сапог, и почесал винтовкой плечо.
Побродив по холму и равнинам до наступления сумерок, отряд обнаружил и почившего Алана, и тело предтечи несчастия, забравшей две жизни. Неподалёку, откликнувшись на свист новоиспечённого смотрителя Риттса, к отряду примчалась его уцелевшая лошадь, – молодой, светло-гривый скакун. Алан и Рэндал, теперь бездыханные, были водружены на жеребца, ибо требовали, как это водится, достойного погребения. А загадочно погибшую пастушку смотрители бросили в узкий, тернистый овраг, не поленившись присыпать её дёрном и листьями.
В лучах эффузы, удаляющейся к горизонту и красившей степь оранжевым отсветом, шли четверо смотрителей, один из которых, то был Карлот Дэзер, вёл за повод лошадь с перекинутыми через седло павшими. Офицер Бирт говорил:
— Когда вернёмся в крепость, Риттс, ты получишь петлицы ведущего звено – два колоска. Я заметил, как ты исхитрился в бою с антилопой, вовремя присев и резко поднявшись под ней в тот самый миг, когда она перепрыгивала. Тебе же, Вальт, быть первенсом (помощником), отвечающим за полузвено – один колосок. Чернорога ты не смог зарубить, но, если б не твоё предупреждение, оглашённое как нельзя кстати, – и я бы не смог.
Риттс шагал, довольствуясь гибелью пастушки, что была подобна другой такой твари, участвовавшей в нападении на его дом. Тем не менее, степняк не считал их победу достаточной. Нет, пока звериное племя не будет вырвано из степи под корень, не устанет он бдеть и совершенствоваться в искусстве охоты. Не расслабится он, разве что – лишь немного… Но повышение из безликих новобранцев сразу в ведущих всё же оправдало прошедшую вылазку. Ведь чем более высок его чин в иерархии ордена бледнокожих, тем больше бойцов он сможет повести за собой, и тем скорее добудет он близким возмездие в виде множества шкур и голов поверженной нечисти.
Буря и доблесть на приграничье. Акт девятый
Путешественники разбили лагерь у фамильного кургана – в месте спокойном и благонадёжном. Утром, когда Ричард, проснувшись, отошёл справить нужду, его ногу обвила гремучая змея. Чешуйчатое отродье поднялось до колена и заглянуло юноше в глаза, пока из него вытекали продукты брожения. Переливаясь в блеске лучей, змея смотрела враждебно и уже готовилась зло зашипеть, но мужской голос, раздавшийся сзади, спугнул и заставил её уползти.
— Как тебе край? Живописный, скажи?
Ричард заправился и повернулся: увидел фигуру отца.
— Сухо здесь, климат другой.
Они стояли по щиколотку в травах степи, выжженных светилами в цвет их лицевой растительности.