Анализируемые выполняют поистине сложную задачу. Им предлагается «говорить все», что приходит в голову, и в то же время «ничего не делать». Это значит, что им не позволено действовать под влиянием приходящих на ум ассоциаций и пробудившихся эмоций, а вместо этого они должны их переработать в слова и работать над ними как идеями, которые должно исследовать. О труде, которого требует такая необычная задача, можно думать как о требованиях, которые бессознательная, инстинктивная самость ставит перед психическим аппаратом. Этим влечениям и их неизбежным конфликтам необходимо найти свое вербальное выражение. Я должно произнести свой текст. Однажды сообщенный, он может быть проработан и переосмыслен. Аналитики, пытаясь как можно глубже идентифицироваться с внутренними конфликтами своих анализируемых, должны также бдительно относиться к нашептываниям собственных инстинктов и конфликтов, так как их внутренний театр никак не менее сложен и динамичен, чем театр пациентов. Аналитики постоянно вовлечены в психологический процесс выработки личностных желаний и напряжений в ходе лечения и, следовательно, они постоянно должны использовать свою способность к самоанализу, чтобы продолжать переработку. Чтобы ухватить суть происходящего в сознании своих анализируемых, они должны также обдумывать (прорабатывать) мысли, чувства и фантазии, расшевеливаемые в них аналитическими сообщениями их пациентов. История случая Карен, обсуждаемая далее в этой главе, позволяет бросить взгляд на этот процесс.
Работа аналитика не кончается с окончанием сессии. В моей собственной практике возможный смысл сновидения пациента, странной болезни или внезапного несчастья всегда открывается мне внезапно, когда я меньше всего этого жду, когда я совсем «не на работе». Это открытие часто обнаруживает и мои собственные несоответствия, неожиданные чувства и странные ассоциации на слова моих пациентов. Начинаешь это обдумывать, и обычно возникает больше новых вопросов, чем ответов. Ход мыслей при этом отличается от того, во что вовлечен аналитик, когда позволяет своим мыслям и чувствам свободно парить вместе с чувствами и мыслями пациента. Размышления «вне кабинета» направлены на привнесение порядка в хаос человеческой психики, на поиск в глубине начинающихся движений (ощутимых в каждом анализе) дальнейших прозрений в суть загадочной природы творческого процесса, производящего психические изменения. Такой род размышлений, хотя и может иногда приводить к интерпретациям в ходе данного анализа, гораздо чаще приводит к сомнениям в самих классических психоаналитических концепциях, скажем, расширяя или сужая их применимость, или к поиску новых гипотез и закладыванию основ того, что может стать новыми концепциями. А уж затем они должны быть интегрированы в существующую доктрину, или же должна быть доказана их способность объяснять нам больше, если они направлены на замену прежних метапсихологических концепций.
У аналитиков, таким образом, есть два образа мышления о своей работе — клинический и теоретический. Что между ними есть общего, и каковы их различия?
С одной стороны, эти два рода деятельности, клиническую переработку и теоретическая переработку, можно считать несовместимыми. Клиническая переработка включает в себя специфический способ выслушивания и попытки проникнуться личным жизненным опытом пациента. Аналитик волен думать и фантазировать об аналитических сообщениях анализируемого. Озабоченность теорией может только затемнить то, что аналитик пытается различить в подтексте аналитического дискурса каждого пациента. Хотя и полученные нами знания, и знания, которые нам еще предстоит получить от разных теоретиков, неизмеримо расширяют то, что мы слышим, эти знания обогащают нашу клиническую работу только в той мере, в какой теории стали неотъемлемой частью нашего собственного аналитического опыта: не только опыта личного анализа и подтверждений, которые приносит клиническая практика, но и постоянного самоанализа, в который должны быть вовлечены все аналитики. Без обогащенности самопознанием теория, скорее, мешает, чем помогает тому, что мы слышим. Она может блокировать появление новых гипотез о психической реальности каждого из наших пациентов и о наших особых на них реакциях. А случись это, два психических театра, аналитика и анализируемого, могут войти в противоречие, вместо того, чтобы друг друга дополнять.