Однако с экономической точки зрения, бред не выполняет ту же функцию, что и фантазия. Человек, который воображает извращенные сцены во время полового акта или мастурбации, не проходит через те же переживания, что и тот, который разыгрывает неосек-суальные или наркотические сценарии. Фантазии, которых самих по себе достаточно, играют важную роль в нарциссической экономии, тогда как бред всегда подразумевает некоторую манипуляцию своими репрезентациями внешнего мира и его объектов. В фантазии до объекта не дотрагиваются непосредственно, и поэтому он никак не может быть поврежден, и не могут быть истощены его силы. С другой стороны, бред постоянно разрушается под воздействием сверки с реальностью и должен, с тем же постоянством, воспроизводиться. Компульсивный, повторяющийся аспект присутствует во всех наркотических сексуальностях. Тот, кто запутался в паутине иллюзии, постоянно будет скорее выбирать магическое действие и его болезненно компульсивное качество, чем столкнется с мучительной тревогой и внутренними преследователями.
Итак, неосексуальность, как и не-девиантная наркотическая сексуальность, созданы в ответ на сложную психическую ситуацию. С динамической точки зрения они требуют тайных сценариев, которые победят как эдипальные конфликты, так и конфликты, принадлежащие царству архаичной сексуальности. С кастрационной тревогой нужно справиться, превратив ее в сексуальную игру, с изобретенными целями и объектами, в то время как примитивный садизм должен быть компенсирован иллюзией исцеления самого себя или партнера.
С экономической точки зрения большинство неосексуальных творений обладают свойствами наркотика; они используются, чтобы избежать болезненных психических состояний и заделать щель в чувстве идентичности, а также удовлетворить инстинктивные побуждения. Следовательно, эти эротические театральные пьесы постоянно требуются для сохранения либидинального, а также нар-циссического гомеостаза. Эта попытка самоисцеления позволяет таким творцам сохранять эротический контакт с самим собой, а также с другими, в то же время избегая состояния эмоционального потопа, который иначе вызвал бы саморазрушительные действия или насилие над другими.
Хотя неосексуальность часто можно рассматривать как форму наркотизации, ее творческие и театральные аспекты, которые создают сценарий и обеспечивают воображаемый ответ на загадку желания и проблему инакости, можно рассматривать как творческий процесс. Пока измерение возмещения ущерба сохраняется, девиантная сексуальность способна избегать психотического решения конфликта, и Эрос торжествует над смертью.
Меня больше не ошеломляет открытие, что я веду себя с самим собой как скверная мать или подлец отец... или что во мне живут сумасшедший, тиран, святой и сексуальный маньяк.
Пациент на третьем году анализа
Психоанализ — это театр, на сцене которого можно сыграть весь наш психический репертуар. В этих сценариях характеры внутренних персонажей могут меняться, диалоги можно переписать, а роли раздать по-другому. Переработка ведет анализируемого к открытию своей внутренней реальности и внутренней истины, по мере того как все части его самого и все люди, которые играли важную роль в его жизни, получают возможность произнести свои реплики. Сводятся счета с ненавистными-любимыми фигурами прошлого; анализируемый теперь владеет собой во всех их аспектах, хороших и плохих, вместо того, чтобы они им владели, и готов теперь критически отнестись ко всему, что получил от тех, кто его вырастил, и ко всему, что он с этим наследством сделал. Каковы бы ни были его заключения, он осознает их место в своей внутренней вселенной и признает их своей собственностью
Анализ объявляют оконченным, когда аналитик и анализируемый согласны прекратить видеться, но анализируемый должен полностью осознавать, что труд, который они проделали вместе, по самой своей природе нескончаемый. И аналитик и анализируемый знают, что определенные внутренние персонажи остались анонимными, что другие, с кем был установлен важный диалог, все еще могут выскочить из-за кулис и снова пробить себе дорогу на внутреннюю сцену.
По отношению ко всем голосам, которые так и не прозвучали, мы сталкиваемся со сложным вопросом, вызывающем тревогу. Может быть, они не прозвучали потому, что аналитик отказывался слышать их, когда они требовали внимания? Может быть, они всегда были здесь, шепча за сценой в предсознательном? Был ли аналитик небрежен или отвлекся? Или они говорили на языке, которого аналитик не понимал? Может быть, они говорили на языке ринэнцефа-лона? Астмы? Диабета? Сердца? Другими словами, как мы можем оценить различные факторы, которые внесли вклад в исход психоанализа? Обязаны ли недостатки аналитического лечения бессознательной диссимуляции, слабости нашей теории или превратностям интерференции контрпереноса? Последний элемент определенно является одним из наших главных камней преткновения: каждый аналитик остро осознает риск услышать все в слишком большом соответствии со своими внутренними убеждениями и ожиданиями, зная, что они могут отвлекать аналитический дискурс и передавать пациенту проблемы, которые принадлежат аналитику.