Психоаналитическое предприятие по расшифровке внутренних драм, тем не менее, подходит к концу. Актеры сняли костюмы и разошлись по своим гримеркам. Нам позволено надеяться, что с этих пор наши пациенты будут достаточно хорошо понимать основные темы, которые заполняют их психический репертуар, чтобы распознавать их, когда новые житейские обстоятельства вновь их поднимут. Есть надежда, что пациенты смогут теперь продолжать переработку, начавшуюся в кабинете, и будут разговаривать со всеми внутренними людьми, используя собственные слова, и сподвигну-тые собственными аффективными реакциями. Ибо формальное окончание анализа возвещает начало самоанализа. Это должно позволить тем внутренним персонажам, которые остались в заточении, выйти на сцену, а также должно позволить пациентам вновь открыть в себе тесную идентификацию, которую их внутреннее Я произвело с каждым из внутренних объектов, в хороших и плохих аспектах. Важно увидеть в себе роли Эдипа, Иокасты, Лаия, Антигоны, Нарцисса, Гермафродита и зловещих Фурий. Но приобретения Я не ограничиваются мифами и сновидениями. Мы не должны терять из виду факт, что внутренняя психическая реальность создана на фундаменте анатомической и внешней реальности и истины младенческих желаний. Психоаналитическое приключение вечно будет разрываться между этими двумя полюсами, смесью реальности и иллюзии.
Кто тогда Я? Кто говорит внутри нас, каждый раз, когда мы произносим: «Я думаю так», «Я верю в это», «Я боюсь, хочу, ненавижу это, или другое»? Как можем мы определить роль, которую играет иллюзия в открытиях и построениях, которые разворачиваются в пространстве, созданном между двумя человеческими Я, — в пространстве, созданным инстанцией, называемой Эго, которая сделана из слов, и психической сценой, которая возникает к жизни через диалог?
Аналитика можно связать с Режиссером из знаменитой пьесы Луиджи Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора», потому что это он (или она) стремится сохранить пространство, которое готово приветствовать всех внутренних жителей тайного театра каждого анализируемого, а также поймать утраченных и странствующих персонажей, играющих роли во внешнем мире, которые прошли не узнанными Я в качестве части его собственного личного актерского состава. Я нуждается в этих созданиях, как и в своих иллюзиях, и в этом отношении напоминает трогательного Отца из пьесы Пиранделло, который отстаивает реальность его конкретного персонажа, после того, как Режиссер напоминает ему довольно резко о том, что он всего лишь иллюзорное творение.
Отец: Я просто хотел бы узнать, Синьор, видите ли Вы себя, такого, какой Вы сейчас, все годы точно таким же, как были когда-то, со всеми иллюзиями, которые раньше лелеяли? Неужели Вы не понимаете, что этот «он», которым Вы себя чувствуете в этот момент, эта Ваша сегодняшняя реальность, осуждена завтра показаться Вам всего лишь иллюзией?
На аналитической сцене раскрывается Я, которое представляется каждому индивидууму его настоящим существом, с удовольствиями и мучениями, силой и слабостью, способностью любить и ненавидеть, работать и играть, правом на успех и на неудачу, во всех его проектах, в его обладании младенческим Я и восприятии этого Я в своих пределах; — со всеми этими факторами, вносящими свой вклад в Я. На самом деле, это Я больше похоже на портрет, чем на фотографию.
На какой исход каждого аналитического приключения надеется аналитик? Возможно на что-то вроде знаменитой реплики Гертруды Стайн, увидевшей законченный портрет, который писал с нее Пикассо. В начале работы она жаловалась, что она нисколько не похожа на этот портрет, и Пикассо отвечал, что со временем это произойдет. Увидев завершенное полотно, она воскликнула: «Pour moi, c’est je!» — «Для меня — это я!»