В восемнадцать лет Доминик уехал из дома в Париж учиться, в той сфере, где в нем признавали талант. Там его познакомили с Луизой, женщиной много старше его, школьной подругой его матери. Он «по сумасшедшему влюбился» в нее и вскоре они стали любовниками. Доминик переехал жить в ее квартиру, и, как заявляли они оба, они были очень-очень счастливы вдвоем. Тем не менее, молодой человек уговорил свою подругу сдать комнату еще одному студенту, чуть моложе его, с которым у него завязалась дружба. Постепенно в нем стало расти подозрение, и переросло в убеждение, что его друг и любовница находятся в тайной связи. Несмотря на то, что она яростно отрицала его обвинения, он был настолько настойчив в них, что она решила попросить этого друга съехать с квартиры, что он и сделал. Но чувствующий себя преданным ревнивый молодой любовник ничуть не смягчился и втайне готовился отомстить. Он решил, что должен убить свою любовницу за предательство. Тяжело раненая многочисленными ударами ножа, она кричала все же достаточно громко, чтобы привлечь внимание бродячего торговца, который вошел в незапертую дверь и, застав молодого человека врасплох, смог его разоружить. Тот факт, что Доминик позволил взять над собой верх, был сочтен смягчающим обстоятельством, ибо показы-вал, что нет неопровержимых доказательств того, что он собирался Добить свою жертву.
Люди с проблемами невротического характера (обсуждаемыми в следующей главе), ищут того, кто мог бы соответствовать их тайным сценариям, тогда как лица с психотическими расстройствами совсем не обязательно выбирают партнеров, которые в соответствии со своими собственными внутренними пьесами, были бы готовы играть роль в их психических сценариях; напротив, часто те, кого они выбрали, не могут принять отведенную им в сюжете роль. В случае Доминика вероятно, что пока его психической сценой управляла скорее любовь, чем ненависть, его любовница, заместительница матери, была согласна с ним, в той мере, в какой ей тоже был нужен сын-любовник. На самом деле, она могла бессознательно желать воплотить в жизнь определенные гомосексуальные желания или конфликты, связанные с ее школьной подругой, установив отношения с ее сыном. Но когда параноидный сценарий полностью завладел умом молодого человека, то тут уж не представляется вероятным, чтобы она искала смерти от руки любовника.
В контрасте с постановками на переходной сцене (глава 3), которые должны принимать во внимание существующую реальность, психотическое Я создает неореальность, которая перевешивает обычную социальную реальность. Она повелевает: то, во что психо-тик хочет верить, и есть универсальная правда. С изобретением новой реальности невыносимые конфликты волшебным образом получают более удовлетворительное объяснение, которое может помочь возмещению тяжелого нарциссического ущерба, от которого страдает субъект. С такой точки зрения, бред — тоже попытка са-моисцеления, так как позволяет своему автору жить с таким нар-циссическим образом себя, при котором субъективная идентичность и самооценка не подвергаются постоянному риску пошатнуться. То, что когда-то казалось ему бессмысленным и невыносимым, в связи с его местом и ценностью в семейной констелляции, теперь приобретает «смысл», в рамках им же созданной реальности. Но это новое психотическое решение отправляет своего создателя в погоню за доказательствами. Любая возможность угрозы, как в случае Доминика, может быть использована, чтобы создать из нее цельную ткань доказательств невозможного — попытку обратить время вспять и стереть прошлое, сопровождаемую желанием свести с ним счеты и переписать историю в большем соответствии с мегаломаническими целями младенческого Я. Играя свою пьесу перед всем миром, наш юный пациент был не способен видеть иную реальность, кроме сво-