— Так нужно ли было говорить мне, что тебе ничего на свете не нужно, кроме меня?
Его губы капризно скривились.
— Ох, моя милая, нельзя же понимать буквально каждое слово влюбленного мужчины.
— Значит, ты мне лгал?
— В ту минуту — нет.
— А что будет со мной, если Уолтер со мной разведется?
— Если мы убедимся, что дело безнадежное, тогда, конечно, защищаться не будем. Особенной огласки я не предвижу, в наше время к таким вещам относятся снисходительно.
В первый раз Китти подумала о своей матери. Она поежилась. Опять поглядела на Таунсенда. К ее боли теперь примешивалась обида.
— Ты-то, конечно, с легкостью перенесешь все неудобства, какие выпадут мне на долю.
— Не вижу, какой нам смысл обмениваться колкостями.
У нее вырвался крик отчаяния. Какая мука — так страстно его любить и так в нем разочароваться. Нет, это немыслимо, не может он не понимать ее состояния.
— Чарли! Неужели ты не знаешь, как я люблю тебя?
— Но, дорогая моя, я тоже тебя люблю. Только мы живем не на необитаемом острове, и надо мириться с обстоятельствами, когда они сильнее нас. Будь же благоразумна.
— Как я могу быть благоразумной? Для меня наша любовь была всем на свете, в тебе была вся моя жизнь. Не очень-то приятно узнать, что в твоей жизни я была всего лишь эпизодом.
— Неправда, какой там эпизод. Но знаешь ли, когда ты требуешь, чтобы со мною развелась жена, к которой я очень привязан, и чтобы я погубил свою карьеру, женившись на тебе, ты требуешь очень многого.
— Не больше того, на что я готова пойти ради тебя.
— Обстоятельства-то у нас не одинаковые.
— Вся разница в том, что ты меня не любишь.
— Можно любить женщину очень сильно и все же не мечтать о том, чтобы прожить с нею всю жизнь.
Отчаяние овладело ею. Тяжелые слезы поползли по щекам.
— О, как это жестоко! Как ты можешь быть таким бессердечным!
Она истерически зарыдала. Он бросил тревожный взгляд на дверь.
— Постарайся взять себя в руки, милая.
— Ты не знаешь, как я тебя люблю, — всхлипнула она. — Я не могу без тебя жить. Неужели тебе не жаль меня?
Не в силах продолжать, она опять дала волю слезам.
— Я не хочу быть жестоким и, видит Бог, не хочу оскорблять твои чувства, но сказать тебе правду я должен.
— Вся моя жизнь пошла прахом. Почему ты не мог оставить меня в покое? Что я тебе сделала плохого?
— Конечно, если для тебя легче взвалить всю вину на меня, сделай одолжение.
Китти вскипела от ярости.
— Я, значит, вешалась тебе на шею? Не успокоилась, пока ты не внял моим мольбам?
— Этого я не говорю. Но мне, безусловно, и в голову не пришло бы за тобой ухаживать, если бы ты не дала понять, совершенно недвусмысленно, что готова принять мои ухаживания.
О, какой стыд! И ведь она знает, что это правда. Лицо у него стало угрюмое, озабоченное, руки беспокойно двигались. Он поглядывал на нее, уже не скрывая раздражения.
— Ты думаешь, муж тебя не простит? — спросил он, помолчав.
— Я не просила у него прощения.
Он невольно стиснул кулаки. Она увидела, что он с трудом удержался от крепкого словца.
— А ты пойди к нему, изобрази кающуюся грешницу. Если он любит тебя так, как ты уверяешь, он не может не простить.
— Плохо же ты его знаешь.
26
Она утерла слезы, постаралась успокоиться.
— Чарли, если ты меня бросишь, я умру.
Ей оставалось одно — взывать к его состраданию. Надо было сразу сказать ему. Когда он узнает, перед каким выбором она поставлена, его великодушие, чувство справедливости, мужское достоинство, наконец, так возмутятся, что он забудет обо всем, кроме грозящей ей опасности. О, как хотелось ей сейчас ощутить себя под надежной защитой любимых рук!
— Уолтер хочет, чтобы я поехала в Мэй-дань-фу.
— Что? Но ведь там холера. Самая сильная вспышка за пятьдесят лет. Там женщинам не место. Не можешь ты туда ехать.
— Если ты от меня отступишься — придется.