После раздела огородной территории администрация предприятия уже не могла перераспределять закрепленные за рабочими и служащими участки. При увольнении с предприятия тот, за кем был закреплен участок, лишался права пользования им. Правда, уволенному «огородовладельцу» дозволялось собрать урожай со своего уже бывшего участка. Выращенные овощи «отчуждать» запрещалось.
Участок оставался за семьей, если тот, кому его выделяли, уходил в армию, становился пенсионером, командировался на учебу или другую работу. В случае самовольной передачи огородного участка другим лицам тот, кому предприятие выделяло землю, лишался права пользования ею.
Но одной земли было мало для успешного ведения огородных дел. Постановление Совнаркома обязывало вовлекать в движение огородников самые широкие массы, развивать его, создавая условия. В частности, именно на предприятия и учреждения возлагалась обязанность обеспечения огородников семенным материалом. Продажу семян работникам перед началом сезона посадок огородных культур производили с помощью профсоюзных комитетов[256].
Если заводскому комитету партии или профсоюзному комитету удавалось договориться с МТС[257], совхозом, лесхозом или колхозом, то за плату чем-нибудь (обычно не деньгами) часть огородных участков удавалось вспахать трактором или на лошадях. Это была очень ценная «шефская помощь»!
На Коломзаводе рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим под огороды выделяли по пять соток. Сажали на огородах почти исключительно картошку. Это было проще и привычнее для горожан. Идти на какие-то иные ботанические эксперименты решались немногие. С картошкой меньше возни, она лучше адаптирована для климата средней полосы России. Но главное было даже не в этом. Картошка – извечная спасительница голодных. Она сытная, питательная. Положенный по карточкам хлеб да своя картошка в доме – это уже не голод.
Не случайно, не просто так народный поэт посвятил картошке целую песню, и через много лет после войны, в 1970-х годах, внушал «товарищам ученым, доцентам с кандидатами», что негоже отсиживаться за синхрофазотронами, когда на полях гибнет урожай картошки, которую «каждый уважает, когда с сольцой ее помять». Дитя войны, Высоцкий знал, о чем пел.
Подмосковная земля, известное дело, не чернозем. На отведенных под огороды пустошах почва большей частью была глинистая, совсем неудобренная. Возделывать ее было тяжко, а урожай она приносила небольшой. Но и это ценилось – что такое голод, люди хорошо знали, а потому подгонять и агитировать тех, кто работал «на себя», перелопачивая огороды, нужды не было[258].
Частная жизнь
Менялись времена, менялись люди, изменялась политика партии и правительства. По довоенным меркам происходили настоящие чудеса! До войны тех горожан, которые держались за частное хозяйство, власти недолюбливали. Эту нелюбовь к «куркулям» и «недобитым подкулачникам» разделяли те, кто жил одним казенным заработком. Но во время войны советские газеты произвели тех же самых недавних еще «куркулей» в разряд рачительных хозяев и отзывались о них весьма одобрительно. Детей-пионеров, которые помогали взрослым в домашнем хозяйстве, хвалили и ставили в пример.
Конечно, любовью к своим зажиточным соседям неимущие сограждане отнюдь не воспылали, однако языки прикусили и отношений с «хозяйственными» старались не обострять, живо уяснив, что они в своем праве, и власти не имеют ничего против такого положения вещей.
Имевшие собственные дома горожане оказались в более выгодном положении[259]. Работая на разных предприятиях города, они не подлежали крестьянскому налогообложению, но фактически имели натуральное подсобное хозяйство. Жившие «в частном секторе» работники завода получали свои «законные» участки от предприятия за городом, а еще подле своего дома засаживали картошкой любой клочок усадебной земли. Расширяя насколько возможно площадь посадки, вырубали под огороды сады и засаживали картошкой палисадники перед окнами домов. Земля при доме родила лучше, и ее старались удобрять навозом и обрабатывали тщательнее. Она была «своя». За ней ухаживали.
В сарайчиках на дворе заводили кур, кроликов, коз – живность, которую в летнее время можно было держать на подножном корму. Хорошая дойная коза для семьи в скудный год была спасительницей. Стоила она очень не дешево, так еще пойди найди такого дурака-хозяина, который согласится продать рогатую кормилицу. Разве что по случаю можно было прикупить. Это считалось удачей.
257
МТС – машинно-тракторные станции. Такие государственные предприятия владели тракторами, комбайнами, автомобилями, молотилками и прочими сельхозмашинами, которых у колхозов не было. Колхозы и совхозы заключали с МТС договор на обслуживание и расплачивались с ними за вспашку, покос, уборку, обмолот и прочие виды работ. Проще говоря, МТС – депо сельхозмашин.
258
После войны эти огородные наделы так и остались в пользовании работников завода, а в 50-х годах, когда вопрос с продовольствием стоял уже не столь остро и нужда в таких огородах отпала, на месте прежних картофельных полей стали нарезать участки для заводских садоводческих товариществ, получивших название «Сады мира».
259
Таких горожан, живших в собственных домах, в Коломне было немало. На Коломзаводе таковые скорее даже преобладали. Сказывалось исторически сложившееся положение дел. На заводе работали поколения за поколением представители нескольких сельских общин. Эти села разрослись, став фактически заводскими поселками, но уклад жизни в них оставался прежним. Соотношение живших в «своих домах» и «на квартирах» можно рассмотреть до сих пор. Сохранилась старая застройка вдоль ул. Октябрьской революции. Улицы домов с усадьбами, выстроенными «еще при хозяевах», тянутся от самой станции Голутвин на километр с лишком, а рабочий поселок с двухэтажными домами, выросший по соседству, кажется совсем маленьким.