– …и увидеть, что ты все еще там. Но когда читаешь, знаешь больше, чем знала тогда. Поэтому чувствуешь себя умной. Умнее, чем эта Бетти Бемроуз, вот уж точно.
– А что в твоем дневнике, Моди?
– Ничего такого.
– Можно мне посмотреть?
Моди качает головой.
– Никогда. А то мне придется перерезать тебе горло во сне.
– Этим самым ножом?
– Им самым.
Моди в каком-то смысле отличная учительница, и Кристабель ужасно благодарна внять ее совету насчет историй. Вперед или назад, разницы никакой.
Ожидание и желание
Впервые за несколько месяцев родители одарили его хоть взглядом, а Джаспер все портил. Костюмчик моряка стискивал его шестнадцатилетнюю пухлость, а сам он старался не уронить малыша-брата в душной фотостудии в Дорчестере, пока мужчина, спрятанный под черной тканью, вглядывался сквозь линзу деревянного аппарата и кричал на Джаспера, если тот слишком явно дышал. Каждый раз, когда кричал фотограф, кричал и отец Джаспера, мать вздыхала, и вздыхал ассистент фотографа. По комнате носилось эхо криков и вздохов. И все по его вине.
Но его родители – Роберт и Элизабет – не могли заставить себя отругать его как следует. Они были слишком увлечены восхищением девятимесячным Уиллоуби в пышном крестильном платье. Этим они занимались и по пути домой – сюсюкали как идиоты над младенцем, пока тряслись в запряженном лошадьми экипаже. Джаспер прижимал лоб к дрожащему стеклу окна и смотрел на тянущееся небо. Величавые облака, проходящие над заливными лугами за городом, казались плотными, обитаемыми. Огромные белые облака. Огромные белые мифы.
Малыш Уиллоуби был чудом. Все так думали. На протяжении почти всей жизни Джаспера его мать Элизабет была беременна, но после Джаспера каждый ребенок Сигрейвов умирал, обычно сразу же. Другие дотягивали до наречения тяжеловесными родовыми именами, которые они уносили с собой в крипту Сигрейвов в деревенской церкви, где их маленькие гробы выстроились на полке будто посылки в ожидании отправки.
Не пристало раздувать историю, но это казалось бедствием – эта повторяющаяся упаковка крошечных тел, это умолчание, эта тишина. Чилкомб был немым местом закрытых дверей, где горничные с покрасневшими глазами прижимали платки к ртам. По окончании каждого приема пищи Элизабет без единого звука клала приборы четко по центру тарелки из костяного фарфора.
Один из лакеев сказал Джасперу, что дети получаются, потому что «женатые делают то же, что коровы с быками». Джаспер это видел: фыркающий бык дергается на корове, корова смотрит вдаль, фаталистично жуя жвачку. Его тело узнавало такое действие как возможное, но он не мог представить своих родителей за этим занятием, потому что казалось, что они едва в курсе существования друг друга.
Мать носила черные платья, что спадали от подбородка к полу, и плавала по дому медленным призраком, тогда как отец существовал где-то за стенами дома, носясь по Империи. Если Роберт и возвращался, то бурно и ненадолго; он носился по дому вихрем сброшенных сапог и выкрикнутых слугам приказов, будто сосредоточенное торнадо: впечатляющие последствия, но без настоящего контакта. Порой единственным признаком возвращения отца домой было появление в Дубовом зале нового чучела.
Метод производства детей казался невероятным, но их смерть – неизбежной. Джаспер был единственным выжившим: всепобеждающим и чудовищным. Лежа в своей постели ночью, он порой слышал плач ребенка и превращал эти звуки в крики побежденных арабов Хартума. Он представлял, как ведет разные британские полки, как быстро приходит всенародная слава, как гордый отец хлопает его по спине. Когда крики наконец прекращались, в дрожащем воздухе повисала тишина, тягучая и выжидающая.
Затем родился Уиллоуби. Джаспер едва заметил его появление, ожидая, что младенец отправится за предшественниками, но Уиллоуби, с рыжими волосами и изогнутыми луком губами, не умер. И однажды Элизабет неожиданно уронила посреди завтрака приборы и попросила принести ей ребенка из детской. Джаспер, который в чердачной классной повторял с учителем латинские глаголы, услышал топот ног, а затем – как мимо несут Уиллоуби, будто юного махараджу на параде слонов.
На следующий день случилось нечто еще более удивительное. В классной комнате появилась его мать. Прежде она здесь не бывала. Раньше классная комната была всего лишь названием места, что существовало где-то над ней, так же далеко, как небеса.
– Одна из горничных предположила, что Уиллоуби хочет игрушку, – сказала Элизабет.