Компания возвращается в Чилкомб три часа спустя, они покрыты пылью и измазаны клубничным джемом. Кристабель спит, так и вцепившись в свою палку, и ее несет на руках миссис Хардкасл. Розалинда выходит в Дубовый зал встретить их.
– Боже правый, – говорит она, – кто-нибудь, отнесите ребенка наверх и хорошенько отмойте. Я едва могу на нее смотреть.
В своем голосе она слышит мать, и это ее успокаивает. Разлад, внесенный появлением Уиллоуби, позволил ей войти в роль, до сих пор ускользавшую, – хозяйки дома. Она выпрямляет спину, когда взлохмаченные ветром автомобилисты топают мимо. У французской гувернантки за ухо воткнута розовая гвоздика. Замыкающий процессию Уиллоуби задерживается в дверях с автомобильной шапочкой в руках, горестно оглаживая усы.
– Почему бы вам не зайти? – спрашивает Розалинда.
– Боюсь, я произвел ужасное первое впечатление.
– Определенно необычно, когда гости увозят на прогулку половину дома.
– Нет. Неприемлемо, – говорит он.
– О чем только подумали деревенские. Когда вы так носились.
– Вас волнует, что они думают?
Розалинда хмурится.
– Конечно.
Он пожимает плечами.
– Полагаю, их это развлекло. Мы остановились у паба, чтобы они хорошенько рассмотрели машину.
– Вы пошли в паб в деревне?
– Пошли. Вы против?
– Нет. Да, – говорит Розалинда. – Я хочу сказать, что могла бы не быть против. Если бы меня спросили.
– На это я и надеялся. Начнем заново? На этот раз все как должно. После того, как я приму ванну. Я буду до скрипа чист и настолько приличен, что вы меня не узнаете. – Он улыбается, и его улыбка ослепляет, как вспышка фотографа.
– Это звучит… приемлемо, – говорит Розалинда.
– Вот вы умничка. Я знал, что вы окажетесь такой.
– Вот как? И откуда же?
Но он уже проскользнул мимо и взлетел по лестнице, перепрыгивая ступени и вытаскивая рубашку из брюк.
– Бетти, ты набрала мне горячей воды?
Розалинда остается ждать у дверей с неотвеченными вопросами и пригоршней заготовленных реплик.
Кружение
Чилкомб меняется с прибытием Уиллоуби. Даже не открывая глаз, Кристабель чувствует в воздухе искру. Она тихонько выбирается из кровати в тот же темный час, что и Моди, до того, как проснется кто-либо еще, но когда Моди отправляется в помывочную, чтобы приступить к утренним обязанностям, Кристабель на цыпочках спускается в кухню и выходит на улицу, к автомобилю Уиллоуби.
Моди однажды сказала ей, что единственное достоинство ужасно ранних подъемов заключается в том, что прошлый день уже кончился, а новый еще не начался, и в этот промежуток весь дом принадлежит ей. Кристабель чувствует это, когда выходит под высокое иссиня-черное небо. Тишину нарушает только курлычущий крик дрозда, дорожка серебристых стежков во тьме. Этот бездыханный, тенистый мир полон возможностей. Чего бы она ни коснулась – станет ее.
Автомобиль припаркован у конюшни и укрыт брезентом, под который нетрудно заползти. Вздернув подол ночной рубашки, Кристабель забирается на водительское сиденье и принимается изучать руль, приборную доску из полированного дерева и спрятанные за стеклом циферблаты, так и просящие постучать по ним пальцем. Она крутит руль из стороны в сторону.
– Держитесь за шляпы, дамы.
Иногда она оглядывается на заднее сиденье, где получила от дяди Уиллоуби тарталетку с джемом, которую есть пришлось пальцами, без тарелки и салфетки, пока он форсировал лужи, заставляя всех визжать.
– Только тебе, – сказал он тогда, – делиться запрещено.
– Я не делюсь, – ответила она, и он так задорно рассмеялся, что она не стала объяснять, что ей ничего не дают, поэтому и делиться нет возможности. Ей понравился его смех. Это был неодолимый звук, пушечным ядром несущийся сквозь обычный ход вещей. Кристабель встает на колени на кожаном сиденье и тянется к резиновой груше латунного автомобильного гудка.
Розалинда просыпается рано, разбуженная громким звуком с улицы. Уиллоуби ведь не мог уже уехать? С его появлением дом охватило какое-то возбуждение, подготовительная живость, будто в начале каникул, – но вместе с тем и страх, что он может внезапно уехать.
Она велит Бетти быстро одеть ее, чтобы спуститься к завтраку как можно раньше, но оказывается первой. Уиллоуби и Джаспер появляются часом позже, требуя огромное количество еды. Розалинде редко удается поесть за завтраком и сказать что-то, кроме дежурных банальностей, но она следит, как братья под суровым взглядом портретов предков переругиваются, поглощая все, что оказывается перед ними.