Рафаэль (с глубоким вздохом). Я ожидал худшего.
Антоньо. Но сатана не выпустил своей жертвы. Я бежал, но унес в себе ядовитое жало. Увы!.. Приходится сознаться... Оно до сих пор у меня в груди. Ни посты, ни молитвы, ни умерщвление плоти — ничто не могло доныне вырвать из моих мыслей образ этой женщины. Она меня преследует в сновидениях, я вижу ее всюду... Эти большие черные глаза... кошачьи глаза, ласковые и в то же время жестокие. Я вижу их... всегда... Вот и сейчас вижу. (Закрывает лицо руками.) Мне стыдно в этом сознаться, но дух мой при чтении Священного писания часто витает вдали от дивных слов Евангелия. Глаза и уста читают слова, не вникая в их смысл... Душа моя всецело предана этой женщине. Не подлежит сомнению, что этот образ принял диавол, чтобы искушать моего святого покровителя! Святой Антоний! Пошли мне свое мужество!
Рафаэль и Доминго (вместе). Помоги вам господи!
Антоньо. Аминь! Как может бедный грешник судить других, если он не знает, не предаст ли страшный суд его самого огню, уготованному грешникам?
Молчание.
Исполним, однако, сегодня наш долг, сколь он ни тягостен, и вспомним, что жребий человека — в горестях проводить свою жизнь. (Всходит на возвышение и занимает место между Рафаэлем и Доминго.) Секретарь! Огласите дело и велите ввести подсудимую.
Рафаэль. Зачем же вы закрыли глаза?
Антоньо. Я бы рад был ослепнуть! Сейчас перед нами предстанет женщина.
Секретарь. Обвиняемая Мария Вальдес! Предстаньте перед священным трибуналом.
Двое слуг инквизиции вводят Марикиту; на ней вуаль.
Антоньо (не открывая глаз). Женщина! Как ваше имя?
Марикита. Меня зовут Мария Вальдес, чаще — Марикита, а по прозвищу я Сорванец. Вот мое имя, фамилия и прозвище.
Антоньо (громко). Сколько вам лет?
Марикита. Стоит ли задавать такой щекотливый вопрос женщине, если хотят услышать от нее правду? Но я откровенна: мне двадцать три года. Если сомневаетесь, взгляните на меня. Кажусь ли я старше? (Отбрасывает вуаль.)
Рафаэль и Доминго (про себя). Господи Иисусе! До чего хороша!
Антоньо (все еще не открывая глаз, про себя). Прочь от меня, сатана, демон любопытства! Тебе не одолеть меня! (Громко.) Чем вы занимаетесь?
Марикита (колеблясь). А, черт! Как бы вам сказать?.. Я пою, танцую, стучу кастаньетами и так далее и так далее.
Антоньо (по-прежнему не открывая глаз). И в таких забавах, самые названия коих мне, хвала создателю, незнакомы, вы растрачиваете время, которое должно быть посвящено слезам покаяния?
Марикита. Да в чем же каяться и о чем плакать тому, господин лиценциат, кто не сделал ничего дурного?
Антоньо (по-прежнему не открывая глаз). Ничего дурного? Спроси свою совесть!
Марикита. В чем же она упрекнет меня, по вашему мнению? Правда, несколько грешков я знаю за собой. Но в это воскресенье я исповедалась в них священнику Мурсийского пехотного полка, и он мне их отпустил. Позвольте же мне уйти и не пугайте меня больше своими черными мантиями и всем вашим...
Антоньо (по-прежнему не открывая глаз). Мария Вальдес! Вы говорите, что совесть ваша чиста! Подумайте и не лгите.
Марикита. Я сказала вам всю правду. Надеюсь, мне можно уйти?
Рафаэль (к Антоньо). Задайте ей наводящий вопрос.
Антоньо (по-прежнему не открывая глаз). Знаете ли вы женщину по имени Хуана Мендо?
Марикита. Как не знать! Мы с ней подруги!..
Антоньо (по-прежнему не открывая глаз). Не ссорились ли вы с ней когда-нибудь?
Марикита. Нет... Ах, простите! Несколько дней назад она ко мне прицепилась из-за того, что я будто бы отбила у нее кавалера, а это неправда, господин лиценциат. Просто Мануэль Торривьо сказал ей, что мои черные глаза красивее, чем ее карие.
Антоньо (про себя). Черные глаза! (Закрывает глаза руками.) Сеньор Рафаэль! Будьте добры, ведите допрос вместо меня.
Рафаэль (просмотрев бумаги, сладким голосом). Марикита! Не проходили вы в пятницу пятнадцатого августа мимо оливкового питомника Хуаны Мендо, кушая на ходу гранат?