В результате несколько всадников получили травмы разной степени тяжести, а две лошади были так покалечены, что их пришлось пристрелить.
Эрик Фэвершем сломал себе шею и скончался на месте.
Фиона не слишком притворялась, что скорбит по нему.
Его многочисленные любовные связи были унизительны для нее.
А особенно ее угнетало осознание того, что она не способна была удерживать мужа при себе.
Однако ее поразительная красота с возрастом еще ярче расцвела, будоража представителей сильного пола.
Фиона удалилась в поместье своего отца, чтобы провести там положенный год траура.
Королева Виктория отнеслась бы весьма неодобрительно к сокращению этого срока.
Да и сама Фиона не пожелала бы вернуться в Лондон в скорбных лиловых и серых одеяниях.
Они не могли подчеркнуть ее красоту так, как это был способен сделать черный цвет.
Как у многих рыжеволосых венгерок, ее кожа была ослепительно белой.
Однако ее глаза не были прозрачно-зелеными, что характерно для подобного типа женщин.
Мужчина, заглянувший в глубь ее очей, ощущал, будто его затягивает водоворот.
И шанса на спасение уже не было.
Сказать, что возвращение Фионы в лондонское общество вызвало сенсацию, значит ничего не сказать.
В свои двадцать пять она уже не была той наивной, лишенной утонченности девушкой, впервые сочетавшейся узами брака.
Муж научил ее любви.
Она многое постигла от женщин, которых он называл «бокалами шампанского».
Фиона решила для себя, что ее второе замужество будет совершенно иного свойства.
Кроме всего прочего, она обнаружила после смерти Эрика Фэвершема, что за ним продолжает тянуться целый шлейф долгов и что он вовсе не был столь богат, как уверял свою невесту и ее родителей накануне свадьбы.
Его сумасбродство и расточительность не знали границ, когда он устраивал экстравагантные обеды и вечера, без которых не мыслил своего существования.
Вдобавок он проявлял невероятную щедрость по отношению к обожаемым женщинам и крайнюю необузданность азартного игрока.
Конечно, у Фионы оставалось достаточно денег, чтобы вести жизнь, достойную ее положения.
Но это было не то богатство, на которое она рассчитывала.
А она могла удовлетвориться только положением в обществе, уступающим разве что королевскому.
Потому ей нужен был муж, способный предвосхитить любое ее желание, любой каприз.
Был лишь один мужчина, отвечавший этим требованиям.
Один мужчина, столь привлекательный, что заставлял чаще биться ее сердце.
Герцог Мурминстерский!
Когда они, встретившись впервые, инстинктивно почувствовали взаимное притяжение, ей показалось, что она уже почти сорвала самый крупный в жизни куш.
Необходимо лишь преодолеть небольшую трудность — убедить его произнести всего четыре магических слова: «Выходи за меня замуж!»
Но дело в том, что герцог с самого начала прекрасно понимал намерения Фионы.
С того самого момента, как он окончил Итонский колледж, встречавшиеся на его пути женщины преследовали единственную цель: поймать его на крючок.
Он был не настолько глуп, чтобы не осознавать свою роль самой привлекательной супружеской приманки в стране.
Он научился распознавать сигналы опасности еще до того, как возникала необходимость спасаться.
Он проявлял чудеса изобретательности, выскальзывая из ловушек, расставляемых для него амбициозными мамашами.
В Фионе он видел интересную в общении, остроумную, очаровательную женщину, к тому же уверенную в себе, что ему тоже весьма импонировало.
В этом смысле они были равноценными партнерами.
Став ее любовником, он обнаружил, что в их взаимоотношениях порой возникает некое напряжение, и это было для него внове.
Но он умел сохранять привычный для него контроль над ситуацией.
Впрочем, Фиона была довольно уступчива, и, как кто-то сказал о них, они «ладили друг с другом».
В общем, он наслаждался таким положением вещей, которым, по его убеждению, мог легко управлять.
Он позволил Фионе стать частью его жизни.
В Лондоне они виделись почти ежедневно.
Их приглашали вместе на званые обеды и развлечения, а если гостей принимал он сам, она выступала в роли хозяйки.
То же происходило, когда он перебирался из Лондона в свое поместье.
Фиона помогала ему в подборе гостей и выезжала вместе с ним.
Во время их недельного или двухдневного пребывания в поместье она заботилась о том, дабы все шло весело, без сучка без задоринки.
Он даже не придал значения тому, что она выбрала себе спальню в Мур-парке рядом с его спальней, — это якобы «более удобно».
Вот и теперь он не счел чем-то особенным то обстоятельство, что они завтра (когда он должен был возвратиться из Голландии) будут, как всегда, обедать вместе.
Но почему же он в каблограмме, посланной секретарю, не поручил ему сообщить леди Фэвершем, что он возвращается на день раньше?
Чем это можно объяснить — простой забывчивостью с его стороны или проявлением чуть большей осторожности?
Шелдон Мур и сам не смог бы, наверное, ответить на этот вопрос.
Он спустился к обеду.
Насколько было бы приятнее, подумал он, если бы в этой просторной пустой столовой рядом с ним сидела Фиона!
Она бы интересно и живо информировала его обо всем, что произошло за время его отсутствия в Лондоне.
Она сумела бы поднять его настроение, а заодно сообщить много полезного.
Кто из дам пользуется ныне вниманием принца Уэльского, часто меняющего свои привязанности?
Какие новые affaires de coeur занимают теперь их ближайших друзей.
На все эти вопросы он получил бы от нее исчерпывающие ответы.
Герцог почти никогда не обедал один.
Чтобы рассеять непривычную тишину, он затеял разговор со своим дворецким, который в это время давал указания двум лакеям, прислуживавшим за столом.
Реддинг работал в лондонском доме много лет, однако считал своим долгом поддерживать тесный контакт со слугами загородного поместья Мур-парк и был в курсе всех тамошних событий.
Герцог поинтересовался, какой обещает быть охота, назначенная им на День Подарков .
Заодно он узнал об удачной охоте в его отсутствие в Мур-парке, вполне оправдывавшем название поместья .
— У них был превосходный гон в субботу, ваша светлость, — поведал Реддинг. — Они затравили добычу, знаете, там, в пролеске, недалеко от заводи.
Герцог ясно представил это место и пожалел, что не участвовал в охоте.
Реддинг подал ему небольшой бокал бренди, зная, что господин никогда не пьет портвейн после обеда.
— Будут какие-то распоряжения, ваша светлость? — с почтением осведомился дворецкий.
— Проследите, чтобы меня разбудили завтра пораньше, — велел герцог. — Накопилось много корреспонденции.
— Слушаю, ваша светлость!
Реддинг поклонился и вышел из столовой.
Герцог откинулся в кресле и время от времени задумчиво отпивал маленькие глоточки из бокала.
Ему вновь захотелось, чтобы Фиона была сейчас с ним.
«Но ведь я увижу ее завтра», — сказал он себе.
У него было достаточно времени, чтобы купить ей в Амстердаме изящный, дорогой подарок.
Он собирался преподнести его ей на Рождество, но теперь подумал, что, пожалуй, сделает это раньше.
До Рождества оставалось чуть больше недели.
Эти мысли напомнили, что у него есть еще кое-какие дела в Мур-парке, кроме охоты.
Дело в том, что ему уже давно не давала покоя идея воссоздания там частного театра.
Он был построен в восемнадцатом веке, когда возводился дворец, вобравший в себя уже имевшиеся строения.
Но театру суждено было погибнуть в пламени пожара во времена правления Георга Четвертого.
Предки Шелдона Мура обладали незаурядными способностями; среди них были по-настоящему талантливые люди.
Но, как это ни странно, ни один не стремился выразить себя в музыке или литературе.