Я почувствовала, как он лег рядом. Протянула руку. Его голова очутилась на моем плече. Волосы у него были мягкие, как у ребенка. Мои пальцы помнили ощущение от прикосновения к этим волосам.
— Ты имеешь в виду Уланскую? Апухтин рассказывал мне про нее.
Я прикусила язык. Я не имела никакого права выдавать чужие тайны.
— Меня предупредили, что они могут пойти на все. В какой-то момент я решил, что они тебя подослали убить…
— Как ты мог такое подумать?
— Тогда признавайся: кто тебя подослал? Тебя ведь подослали, верно?
— Я должна была убедиться, что ты это ты.
— Убедилась?
— Да.
— Ты так и доложишь своему начальству?
Он горячо дышал мне в шею. Его кожа пахла волнующе знакомо.
— Не знаю, что я им скажу. Главное, я нашла тебя.
— Если хочешь, можем заняться с тобой любовью, моя замечательная девочка.
Я вдруг вскочила с кровати и, чтобы не закричать, зажала рот обеими руками.
— В чем дело? Ты ведь этого хотела?
— Ты… ты не он. Кто ты такой?
— Тише, лапочка. Мне самому давно надоело ломать эту комедию. Шеф в загранке. Но об этом не должна знать ни одна живая душа. Я его… помощник. Иди сюда, чего испугалась?
— Отвези меня в гостиницу, — потребовала я. — Это недоразумение. Я приняла тебя за другого.
— Ясное дело — за Леонида Павловича Щеглова. Здорово у меня получается, верно? Нас все путают, кроме Уланской. Она никогда нас не путала.
Теперь, когда этот человек перестал играть, я окончательно убедилась в том, что это не Саша. Он был очень похож на него всем — чертами лица, фигурой, голосом. Только все это имело совсем иное духовное наполнение, чуждое Саше, а значит, и мне.
Я даже не спросила, как его зовут. Это не имело никакого значения.
— Не хочешь — не надо. Мне этого добра хватает. — Он встал, закурил сигарету. — Давай выпьем шампанского, и я отвезу тебя домой. Не бойся — я за рулем чуть ли не с пеленок, а потому глоток шампанчика мне не повредит.
Я уже второй день жила на даче, куда Апухтин отвез меня прямо из аэропорта. В мое отсутствие, которое длилось два с половиной дня, здесь никто не появлялся.
— Все-таки позвони домой, — сказал Апухтин, пройдясь по всем комнатам и заглянув в сарайчик. — Хотя бы из любопытства.
— Я не из любопытных.
— Этого не может быть. Все эмоциональные люди любопытны.
Я горько усмехнулась:
— Эмоции это что-то вроде музыки. Фантазии, в которые веришь, чтоб выжить.
Апухтин сел в плетеное кресло на террасе и с удовольствием вытянул ноги.
— Это моя вина. Плюс ко всему прочему непростительная оплошность. Мои питерские коллеги будут еще долго надо мной потешаться.
— Они знают про эту систему двойников?
— Да. Но очень немногие, буквально единицы. Даже твой друг Варфоломеев пребывает в полном неведении.
— Этот Щеглов, как мне кажется, ворочает большими делами.
— А тебе бы не хотелось встретиться с оригиналом?
— Нет. — Я решительно замотала головой. — Музыка умолкла. Мир погрузился в полную тишину.
Апухтин, прищурившись, взглянул на меня.
— У тебя не найдется кофе в зернах? Я могу сварить замечательный бодрящий напиток.
Я достала жестянку с кофе и электрическую кофемолку. Он попросил керамическую ступку.
На веранде запахло, как в Елисеевском гастрономе моего детства, куда мы частенько ходили с бабушкой. В окна уже начали заглядывать первые звезды. В зарослях ромашек возле двери строчила цикада.
Мы молча пили крепкий душистый кофе, каждый думая о своем. Я была благодарна Апухтину за его ненавязчивое присутствие. Наверное, одной мне было бы сейчас совсем плохо.
— Оставайся ночевать. Завтра выходной, — внезапно предложила я.
Он ответил не сразу.
— Очень заманчиво. Надеюсь, этот диван в углу не занят?
— Разве что Егор придет к тебе ночью. Летом он превращается в настоящего кочевого цыгана.
— Похоже, здесь прекрасная рыбалка.
— Да. Только у нас нет удочки.
— Она мне и не нужна. Я люблю смотреть, как ловят рыбу другие. Кстати, мне кажется, у Щеглова может быть не один двойник. На фотографиях, которые были в кейсе у киллера, два разных человека. И ни один из них не является оригиналом. По крайней мере, так считают наши эксперты. Что ты думаешь по этому поводу?
— Что этот Щеглов, кто бы он ни был на самом деле, человек с богатым воображением. Честно говоря, мне симпатичны такие люди.
— Мне тоже.
— Но он не Кириллин.
— Это твое последнее слово?
— Да, — ответила я.
С вечера я проглотила целую таблетку имована и проспала до десяти. Спустившись вниз, обнаружила на столе под вазой со свежими луговыми ромашками записку от Апухтина.
«Спасибо за чудесную ночь наедине с запахами детства. Егор спал со мной от 2.16 до 4.27. Сопровождал меня на озеро. Рыбалка здесь отличная, но купаться даже еще лучше.
Твой А.А.
P.S. Если бы у меня был двойник, один из нас, а точнее, оригинал, остался бы с тобой. Хотя, не исключено, что тебе бы больше понравилась копия. Красивые женщины уж очень непредсказуемы».
Я улыбнулась и положила записку в карман сарафана.
Стас сидел за столиком в беседке и внимательно изучал «ТВ Парк». Он выписывал этот журнал, хотя, насколько мне известно, телевизор никогда не смотрит.
— Ну и дрыхнешь. — Он даже не поднял головы от журнала. — Тут какой-то тип околачивался.
Стас никогда в жизни не требовал от меня объяснений тех либо иных поступков, а потому я не стала рассказывать ему про Апухтина.
— Голодный? Сейчас будем завтракать.
Стас закрыл журнал и сунул его в карман джинсовой куртки, которую не снимает даже в самое пекло. Он опередил меня возле крыльца и резво взбежал по ступенькам на веранду.
— У тебя не отвечает телефон. Ни в Москве, ни здесь, — сказал он, уплетая яичницу с ветчиной.
— Я была в Питере. Приехала вчера ближе к вечеру.
— Понятно. А Станиславский где?
Стас называл так Бориса. И в глаза тоже.
— Понятия не имею.
— Я звонил даже ночью. И туда, и сюда.
— Что-то случилось?
— Мне нужно посоветоваться с тобой. По одному очень серьезному поводу.
— Валяй. Только, сам знаешь, какой из меня советчик.
— Сперва налей мне кофе. И принеси еще масла. Хорошо, что я догадался хлеба захватить. У тебя, как всегда, ни крошки.
При этом его челюсти продолжали работать в ритме перпетуум-мобиле, а физиономия сохраняла бесстрастное выражение.
— Я тебя слушаю, — напомнила я, усаживаясь напротив.
Он заговорил только после того, как намазал маслом большой ломоть свежей поляницы, на который положил сверху толстый кусок ветчины.
— Я его видел. Он возле вольера с молодняком стоял. Он сразу слинял, как только заметил меня. С ним был какой-то тип в фетровой шляпе. Он мне не понравился. Только дураки носят в жару фетровые шляпы.
Я почти наверняка знала, о ком говорит Стас, но тем не менее спросила:
— Кого ты видел?
— Не придуривайся.
— Кириллина?
Он кивнул, не переставая, разумеется, жевать.
Я откинулась на спинку кресла и расхохоталась. Хотя на душе было вовсе не весело.
Стас даже не взглянул в мою сторону.
— И как он выглядел? — поинтересовалась я, безуспешно возясь с зажигалкой.
Стас молча взял ее у меня и, щелкнув, поднес к моей сигарете.
— Нормально. А что ему сделается?
— Я ведь рассказывала тебе, что Саша одно время здорово пил.
— Он сменил среду обитания. Как миллионы лет назад сделали рептилии. И думаю, не только среду.
— Во что он был одет?
— Светлые брюки, джинсовая рубашка, кроссовки. Все настоящая фирма. На плече сумка «Reebok». Черная. Прическа под Элвиса конца шестидесятых. Между прочим, я тоже собираюсь отрастить бакенбарды.