— Да, мама.
— Доченька, ты еще совсем молодая и очень красивая. У тебя все впереди. Помню, я к сорока годам только начала по-настоящему жить.
Она вздохнула, и спицы на какое-то мгновение остановились, чтобы потом заработать еще быстрей.
— Мамочка, после того письма с просьбой о деньгах ты не получала от отца вестей?
Она замерла на мгновение.
— Доченька, это очень грустная тема и абсолютно бесполезная.
— Все-таки он мне не чужой.
— Я в этом сомневаюсь. Очень сомневаюсь. — Мама положила вязание на журнальный столик, сняла очки и зажмурила глаза: — Щиплет. Наверное, от этих финских витаминов, — тихо сказала она.
— Ты получила от него письмо, да? — спросила я, закуривая сигарету. — Когда?
Мама потянулась к пачке с «Салемом». Я и не подозревала, что она курит.
— Мы виделись три года тому назад. Он был проездом в Москве.
— И ты мне ничего не сказала! Почему ты пытаешься сделать так, чтоб я забыла отца окончательно?!
— Ты не права, доченька. Мы посоветовались с Никитой Семеновичем, и он сказал, что тебя лучше не тревожить. Тем более вы с Борисом как раз собирались во Францию.
— Тоже мне, нашла советчика!
— Никита Семенович любит тебя, как родную дочку.
— Старая песня, мама. Ладно, лучше расскажи о вашей встрече.
— Он ужасно выглядел, доченька. Думаю, здорово выпивает. Облысел. Одет, как последний бомж.
— И это все, что ты можешь сказать мне о моем родном отце? О чем вы с ним говорили?
— О тебе. Я рассказала, какая у тебя шикарная квартира и что вообще ты обеспечена материально. — Мать вздохнула: — Я ведь тогда еще не знала, каким мерзавцем окажется этот Борис.
— Ты что-то скрываешь от меня. Прошу, расскажи все, как было.
— Стасик… Спасибо Стасику. Он оказался таким отзывчивым и добрым.
— Стасик? Выходит, у вас с ним круговая порука. Он даже словом не обмолвился, что видел моего отца.
— Это я попросила его, доченька. Взяла с него слово. Стасик тут ни при чем.
— Ладно, сама с ним разберусь. Рассказывай же.
— Стасик встретил Андрея на вокзале и привез к себе в Голицыно. Он жил у него неделю или даже больше. Я сказала Никите Семеновичу, что поехала на кладбище к маме, а сама… Потом я во всем призналась ему и даже прощения попросила. Он такой хороший, доченька. Он все понял и простил.
— Ладно, мама, ближе к делу.
— Хорошо. Стасик как раз был на работе. Андрюша возился в огороде — пропалывал грядки. Ты ведь знаешь, он минуты сложа руки не может усидеть. Он меня сразу узнал, хоть мы не виделись восемь лет. Да, да, целых восемь лет.
— Ты и тогда мне ничего не сказала!
— Да, доченька. Прости меня, глупую. Боялась, ты осудишь меня — ведь ты всегда была максималисткой. Про ту встречу Никита Семенович ничего не знает. Думаю, он расстроился, если бы узнал.
— Зря ты считаешь, будто Кит святой, — вырвалось у меня.
— Я так не считаю, доченька. Мужчина — это другое дело. Мы не должны себя с ними равнять.
Я рассмеялась. Смех был злой и неискренний. Он не принес мне облегчения.
— Давай дальше, мама.
— Андрюша повел меня в дом, поставил чайник, накрыл на стол. Не знаю, кто из них все убрал — там везде был порядок. Хотя, как ты знаешь, обстановка у Стасика бедная. Да и с чего, спрашивается, ей быть богатой?
— Не отвлекайся, мама.
— Доченька, он такой… ласковый, такой доверчивый. Его люди всю жизнь обманывали, пользовались тем, что он бессребреник. Он себе ни копейки не нажил, квартиру оставил своей сожительнице, хотя даже не был с ней расписан. Кочует по всему свету, точно цыган. Был на Севере, потом подался в теплые края. Сказал, что нашел наконец хорошую работу. Где-то в Подмосковье или Калужской области, точно не помню. Собирался купить, как он выразился, хибару, огород развести. Я показала ему твою фотографию. Он ее долго рассматривал…
— Мамочка, ну почему ты не рассказала мне об этом тогда же? Я бы все на свете бросила и примчалась к нему.
— Именно этого я и боялась. Ты ведь и раньше не знала меры или, как говорили в наших краях, чуры. Уверена, ты бы в Париж не поехала.
— Думаю, что да.
— Вот-вот. Потом бы жалела.
— Больше всего я жалею о том, что выросла без отца. Ты даже представить себе не можешь, как я об этом жалею.
— Это я во всем виновата, доченька. Тоже по молодости лет еще какой максималисткой была. Думала — если мой, то весь, без остатка. Представить себе не можешь, как же я ревновала Андрюшу к его первой жене, к сыну. Помню, ночи напролет не спала, злыми слезами заливалась. Теперь понимаю, какая глупая была, да ничего уж не воротишь.
— Он говорил что-нибудь об Алеше?
— Нет. Андрюша знал, что это был для меня больной вопрос. Ну а у меня как-то духу не хватило спросить.
— Мама, а ты мне правду сказала? Понимаешь, я не верю в то, что отец пьет и вообще сильно изменился. Сама не знаю почему, но не верю.
— И правильно делаешь, доченька. Он остался почти такой же, каким был. Конечно, поседел, кое-где морщинки появились. Зато стройный, как мальчишка. И улыбка прежняя осталась. Такая бесшабашная, открытая. Хоть жизнь и надавала ему затрещин от души.
— А где он сейчас? — спросила я, подсаживаясь к матери на диван и обнимая ее за плечи. — Тебе известен его адрес?
— Нет. С того самого дня он точно в воду канул. Стасик говорит, вмиг собрался и уехал. Хотя мне сказал, что еще несколько деньков погостит. Они со Стасиком подружились. Потом я несколько раз у Стасика спрашивала, не слышно ли чего об Андрюше. Так ничего с тех пор и не слышно. — Мама встала и посмотрела на большие стенные часы с боем, которые подарили Киту на шестидесятилетие его сослуживцы. — Что-то Никиты Семеновича долго нет. Обычно он по понедельникам никогда не задерживается. Кушать хочешь, доченька?
— Подождем Кита. Мама, я, наверное, переночую у вас, а утром уеду на дачу. Мне кажется, я больше не смогу жить в той квартире.
— Никита Семенович говорит, в вашем районе последнее время стало опасно. Как-то оставил машину возле подъезда на пять минут, а вокруг уже стали какие-то подозрительные типы болтаться.
— Если не ошибаюсь, вы с Китом не были у меня года три, если не больше. С тех пор у нас там все изменилось.
— Доченька, понимаешь, я попросила Никиту Семеновича заехать к тебе по пути с работы. Мы очень волновались — у тебя несколько дней телефон не отвечал. Ни в Москве, ни на даче.
— Когда это было, мама?
— В пятницу вечером.
— Я была… на даче.
— Он мне так и сказал. Говорит, у Бориса были гости — бабы, наверное. Он не пустил Кита дальше прихожей.
— Не помнишь, в котором это было часу?
— Спросишь у Кита. Хотя теперь-то какая тебе разница? Думаю, вскоре после шести. По пятницам Никита Семенович, как правило, уходит со службы без пятнадцати шесть. Деточка, твои часы правильно идут?
— Да, мама. Твои тоже. Сейчас без пяти восемь.
— Где он может быть, хотела бы я знать? Продуктов полный холодильник, да и после работы он в магазин не заезжает — народу много. Последнее время мы живем, как американцы: раз в неделю набиваем холодильник всем необходимым. Благо в магазинах теперь есть буквально все.
Мать сильно нервничала. Ее тревога передалась мне.
— Не волнуйся — сейчас такие пробки. Тем более на вашей трассе. Наверняка встречают очередного премьера или президента.
— Кит обычно звонит, если задерживается.
— Посреди проспекта автоматов нет.
— Как, разве я тебе не говорила? Наш Никита Семенович стал абонентом сотовой связи. Уже почти месяц назад. По настоянию шефа. Все расходы оплачивает фирма.
— Не пойму, зачем Киту сотовый телефон?
— Доченька, это пока большой секрет, но тебе знать можно. Моргунов собрался на покой — у него нашли какую-то сложную болезнь позвоночника, да и с легкими не все в порядке. У Никиты Семеновича, как ты знаешь, не голова, а настоящий кабинет министров. А поскольку в нынешние времена выживают лишь сильнейшие, да и тем приходится напрячь кому извилины, а кому мышцы, — это я цитирую Кита, — все до одного прочат нашего Кита в шефы. Тем более что у них теперь совместное российско-австрийское предприятие. Наконец-то наш Никита Семенович сумеет по-настоящему развернуться.