— Я всегда думала, что это случилось из-за того, что вы с ней ушли святить куличи, а в это самое время угорели ее дочь с зятем. Мне это рассказывала бабушка.
— Так думали все. Эмили была очень скрытной. Она боялась говорить о черте вслух. Даже, мне кажется, думать о нем боялась. Из-за меня.
— Из-за тебя?
— Ей казалось, дьявол может причинить вред мне. Она думала, он оставит меня в покое, если она весь удар примет на себя. Ты же знаешь, как много я значил для Эмили.
— Ты был для нее всем на свете.
— Потом моего двойника угораздило влюбиться в какую-то обыкновенную телку и даже переспать с ней. Этим самым он осквернил наш союз и предал меня. Даром ему это не прошло: у него, как говорят сейчас, поехала крыша. Здорово поехала. Но и я из-за него очутился не в завидном положении.
— Кто из вас лежал в больнице?
— Мы оба. В разных, разумеется.
— А кто пришел в день выписки в наш «теремок»?
— Это был я. Я не мог доверить тому идиоту столь ответственную роль, от которой, как ты понимаешь, зависело мое последующее поведение. Мне пришлось взять все в свои руки, так сказать, самому определить модель дальнейшего поведения. Я с этим справился. — Он гордо блеснул глазами. — После этих событий нам пришлось переписать сценарий заново. Он решил продолжить учебу в театральном, мне же к тому времени биофак осточертел. Я устроился рабочим в зоопарк, но время от времени посещал ГИТИС. Я справлялся со своей ролью. Что касается того кретина, то в зоопарке время от времени возникали проблемы.
— Животных провести трудней, чем людей, — заметила я.
— Особенно негодовали крокодилы. Один из них просто возненавидел моего двойника и однажды чуть не откусил ему ногу.
— Ты говоришь, что крыша поехала у твоего двойника, но он тем не менее продолжал учиться в ГИТИСе и ему это удавалось. Для чего же ты стал разыгрывать из себя идиота?
— Так мне было легче наблюдать за всеми вами со стороны. И люди не лезли мне в душу. Они оставили меня в покое, в котором я давно нуждался.
— И ты играл вместо твоего двойника в театре?
— Случалось. У меня это выходило лучше, чем у него, потому что со временем наши взгляды на жизнь кардинально разошлись: я по-прежнему воспринимал ее как ни к чему не обязывающую игру, а он вдруг ударился в религию, в мистику, и жизнь для него превратилась в настоящую пытку.
— Она такая и есть на самом деле.
— Неправда! — возразил он резко. — Не повторяй чужие глупости! Жизнь превращается в сплошное страдание, когда в человеке побеждают низменные инстинкты, когда жизнь духа умирает и на смену ей приходит торжество мерзкой плоти. Человек впадает в отвратительное беспросветное пошлое и всегда одинаковое состояние тупости, которое я называю черной нирваной. Оглянись: все вокруг живут в состоянии этой черной нирваны. Все связаны между собой какими-то узами-цепями, которые они называют любовью. На самом же деле это тяжелые кандалы, которыми им суждено греметь до могилы.
— Любовь к ближнему — это не цепи. Без любви на этом свете прожить невозможно.
— Любовь к ближнему приносит сплошные страдания. Тот, кого ты любишь, всегда становится твоим тираном и начинает властвовать над тобой беспредельно.
— Я люблю маму. И не считаю эту любовь цепями.
— Она всю жизнь пыталась лезть к тебе в душу. Заставить тебя жить так, как хочет она.
— Но ведь ты тоже это делал. Тебе удалось устранить почти всех близких мне людей.
— Я освободил тебя. Согласен: это вышло грубо. Во всем виноват тот кретин, возомнивший себя настоящим героем-любовником, а заодно и спасителем твоей души. Он не учел, что твоя душа если и может кому-то принадлежать, то только мне. Я переоценил его возможности. Он все запутал, создал массу сложностей. Он связался с какими-то темными людишками, доверил им наши секреты. Я узнал об этом, когда было поздно что-либо изменить.
— Изменить никогда не поздно, — пробормотала я. — Тем более если дело касается жизни или смерти людей.
— Снова ты говоришь про эти пошлые земные узы.
— Я живу на Земле.
— Ты достойна куда более высокой участи. В тебе всегда были задатки избранницы.
— Я получила то, что заслужила.
— Нет! Покорность судьбе один из самых отвратительных человеческих пороков. Люди новой расы даже знать не будут о том, что их прародители ползали на коленях, выпрашивая милости у так называемой судьбы. Она пинала их ногами, а они униженно лизали ей руки.
— Уж не мы ли с тобой должны будем стать новыми Адамом и Евой? Я верно поняла тебя?
— Лучших особей я не вижу.
— Мы уже стары для этой роли, Стас.
— Наоборот. Мы только сейчас достигли наивысшего расцвета духа, интеллекта, жизненной энергии, — горячо возразил он.
— Но ведь для того, чтоб зачать, нужно вспомнить о том, что мы мужчина и женщина, испытать желание, потребность любить.
— Это изначально неверный взгляд на суть нашей миссии, хоть я и не верю в теорию первородного греха. Зачатие слишком серьезная вещь, чтоб осуществлять его таким примитивным способом. К тому же вынашивание ребенка в утробе займет очень много времени, а мы должны произвести на свет как можно больше потомства. За нас все сделают специалисты мирового класса. Таким образом эмбрионы не будут зависеть от духовного и физического состояния матери в тот либо иной момент их развития. Это сделает их практически неуязвимыми в эмоциональном плане. Такой и должна быть раса будущего.
— Это будет пробирочная раса. — Я грустно усмехнулась.
— Это будет раса суперменов, — возразил Стас. — Их воспитанием займутся самые лучшие гувернеры, учителя, тренеры. Ты даже представить себе не можешь, как я богат. Мы с тобой сможем позволить себе все что угодно.
— Это богатство заработали те самые темные людишки, которых нашел твой двойник?
— Идеи принадлежат мне. Без меня они бы не смогли заработать ни цента. Увы, кое-какие из них в жизнь воплощал этот кретин и его идиотская команда. Я совершил просчет, положившись на человека, у которого в юности был психический прокол.
— У тебя не было никаких проколов, Стас?
Он ответил надменно:
— Мелочи. Главным образом тактического характера.
— А если я не соглашусь на ту роль, которую ты для меня сочинил? Ты будешь считать это своим проколом?
— Согласишься. У тебя нет другого выхода.
— Выход есть всегда. Нужно лишь суметь увидеть его.
— Ты не Захочешь причинить своим ближним новые страдания.
— Ты же сказал совсем недавно, что не собираешься на меня давить.
— Совершенно верно. Право выбора я оставляю за тобой.
Он встал. Его тело, обтянутое комбинезоном, было гибким, в меру мускулистым и, судя по всему, отвечало эталону красоты. Но красота эта меня не трогала: я видела перед собой настоящее чудовище. Монстра.
— И как ты представляешь себе нашу дальнейшую жизнь? То есть жизнь прародителей новой человеческой расы?
— Во-первых, нам придется заниматься строжайшей селекцией, во-вторых…
— Ты хочешь сказать, что мы, как твои любимые крокодилы, будем уничтожать собственных детей, если они не соответствуют каким-то там стандартам?
— Если верить Ветхому завету, Бог делал то же самое. Вспомни Всемирный потоп. Во-вторых, мы будем путешествовать по всему свету, вбирая все наилучшее. С тем, чтобы передать это нашим детям.
— Мы будем жить в этой летающей тарелке? — поинтересовалась я, обведя взглядом странную комнату.
На его красивом невозмутимом лице появилось подобие улыбки.
— Это всего лишь имитация. Пока мы находимся на Земле, но мои ученые вовсю работают над созданием совершенных космических кораблей, которые будут соответствовать представлениям людей о так называемых летающих тарелках и блюдцах. Как тебе наверняка известно, космические пришельцы неподвластны земным законам.