Надежда временно затолкала женскую гордость подальше, жила с ребенком в своей квартире, той самой, что в переулках близ Малой Бронной, с нетерпением ждала редких командировок любимого. А они и в самом деле становились все реже.
Вскоре Надежда поняла, что снова беременна и испугалась уже всерьез. Испугалась статуса матери-одиночки, зыбкого своего положения, неясных перспектив… Покричала, поплакала, разругалась с Алексеем в пух и прах… но это ничего не изменило. Разводиться он по-прежнему не собирался, хотя деньги давал щедро, и ни его любовница, ни ребенок ни в чем не нуждались.
Вскоре родился Егор. Модестов наезжал в Москву раз в два-три месяца, в его взгляде не было уже прежней нежности и любви, и Надежда опасалась даже подумать, что будет дальше. Она собиралась уже ехать с детьми в Ленинград, чтобы предъявить их законной жене и потребовать развода для Алексея. В конце концов, других детей у него нет, он даже не усыновлял отпрысков жены от первого брака. Она в самом деле поехала бы, потому что очень боялась остаться у разбитого корыта, но все ее планы были разрушены одним прекрасным осенним днем. До приезда Алексея оставалось около трех дней, Надя вышла погулять с детьми и, таща коляску по тротуару, вдруг увидела его — своего любовника в компании женщины, красивой, яркой, ухоженной, слегка богемного вида, в ярком пышном платье. Они шли вместе, обнявшись, хохотали, и поглядывали друг на друга с таким лукавством, что не оставалось сомнений в характере их отношений. Замерев на месте, шокированная Надежда увидела, как они входят в подъезд соседнего дома и вспомнила, что не раз уже видела эту бабу во дворе, гуляющую с ребенком.
Тут же завертелся вихрь подозрений: от кого ребенок, если она живет одна, без мужа? Что делал в этом дворе Модестов, когда они познакомились? Никаких учреждений здесь не было и в помине, одни лишь жилые дома. Неужели эта рыжая — его старая пассия, которая прижила от него ребенка, а теперь снова заманила в свои сети?
Догадка, поразившая ее, казалась единственно верной.
Надя билась в истерике и не знала, что предпринять. Отравиться? Утопить детей, а потом утопиться следом и самой? Убить Модестова? Убить рыжую крашеную хищницу? Настучать его ленинградской жене?
Она промучилась так три дня, а потом Алексей объявился сам: ввалился в квартиру с чемоданом, словно только что приехал, расцеловал Надю, посюсюкал с детьми, в общем, делал вид, что все в полном порядке. Потрясенная таким вероломством, не обладающая большим опытом, Надежда тут же закричала, что она все видела, и его крашеную лахудру видела, и глаза ей повыцарапает! Алексей легко улыбнулся, пожал плечами и, попрощавшись, вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.
На этом все кончилось. Надежда каждый день видела его в компании рыжей соседки, унижалась, плакала, но он мягко объяснил, что разлюбил ее, а значит — все кончено.
— Но как же дети? — рыдала Надя.
— А ты на сто процентов уверена, что они мои? — Произнеся эту циничную фразу, Алексей сочувственно потрепал ее по подбородку. — Успокойся, Надюша, ты еще устроишь свою жизнь. Счастливо тебе!
И ушел, оставив ее в полнейшем смятении чувств.
Самым ужасным было видеть почти каждый день рыжую хищницу и чувствовать на себе ее лукавый изучающий взгляд. Модестова она изредка встречала во дворе, когда он приезжал в Москву, но встреч с ним избегала. Когда Надя видела ребенка хищницы, мальчика лет четырех, в ней все закипало: теперь уже сходство с Модестовым так и било в глаза. Те же уши, нос, подбородок…
Потом все как-то разом кончилось. До нее дошли слухи, что Алексей бросил и соседку — сделал ей ребеночка и бросил, а в столицу и вовсе перестал приезжать. Дела его пошли в гору, он сменил работу, стал большим начальником, и мотаться из города в город стало ему не по статусу. Эта новость принесла некоторое облегчение: по крайней мере, видеть бывшего любовника ей больше не придется, ну а то, что красотка-соседка с огромным восьмимесячным животом тоже стала брошенкой, дарило хоть какое-то моральное удовлетворение. С другой стороны, удовлетворение это быстро таяло, когда Надя видела вполне довольное жизнью лицо соперницы: она спокойно выгуливала свой беременный живот и, казалось, нисколько не огорчалась по поводу разрыва с отцом своих детей. То ли ей было на него плевать с высокой колокольни, то ли у нее просто был сильный и самостоятельный характер. Надя этого не знала, и знать не хотела, и вообще старалась не думать об этом, желая вытолкнуть поскорее из памяти эту историю.