- Циркуляр Совета Артели расплывчат, Павел Павлович, - заметила старуха, ни на секунду не прекращая своё кропотливое занятие. Собеседника она называла настоящим именем, а не артельным псевдонимом "Учитель", причём выговаривала имя полностью, не сокращая до "Пал Палыча". Да и он не звал собеседницу "Белоснежкой" - хотя бы из-за вопиющей нелепости этой клички в приложении к несколько мужеподобной пожилой даме.
- Главное мне велено передать на словах, Мария Николаевна, что я и сделал, - отвечал мужчина, блестя очками в золотой оправе. - Артель не может не вмешаться - противник уже проявляет интерес к этому делу.
- А вы способны поручиться, что это не его операция? Уж слишком невероятные обстоятельства - этот чёрт, которых и в Японии-то уже не осталось, убивает здесь, в Совдепии, в Москве...
- Ниндзя в Японии есть до сих пор, и немало, - почтительно возразил Пал Палыч. - Корни истории мы проследили, она правдоподобна. И рука Клаба не просматривается. Хотя их агентура проявила активность вокруг этих убийств, очевидно, что противник тоже понятия не имеет, в чём там дело.
Он погрузил серебряную ложечку в хрустальную розетку с вишнёвым вареньем, отправил его в рот, отпил чаю, осторожно поставил на круглый столик чашку из императорского фарфора и обвёл взглядом комнату. Тесная "двушка" в недавно сданном панельном доме сама производила впечатление осколка ушедшей эпохи. Плавные линии мебели являли "модерн", причём, не современные подделки. Причудливый столик явно проектировал сам Васнецов, а пианино было настоящим "Циммерманом". Тяжёлые бархатные шторы надёжно прикрывали от вовсю разгулявшегося на улице июльского солнца. На стенах висели пожелтевшие фото и картины. Палыч, большой любитель живописи, был уверен, что углядел подлинного Сомова, а вот насчёт Борисова-Мусатова засомневался. Между картинами в поэтическом беспорядке висели старая гитара, казачья шашка в серебряном окладе, деревянная кобура маузера с именной пластинкой. В углу перед божничкой теплилась негасимая лампада. И множество книг - в старинном шкафу, в этажерке и секретере. Палыч знал, что на некоторых обложках фамилия, вернее, псевдоним хозяйки.
Она неожиданно отложила вязание и впервые подняла взгляд. Палыча пронзил молодой блеск тёмных глаз - почти прекрасных. В покрытой синими венами старческой руке неизвестно откуда возник длинный мундштук старой слоновой кости. Из золотого портсигара на столике дама извлекла папиросу и привычным движением вставила в мундштук. Палыч галантно поднёс огонёк зажигалки.
- Павлик, - произнесла старуха, окутываясь едким дымом "Беломора", и собеседник ни на секунду не усомнился в её праве именовать его именно так - согласился бы и на "дитя моё", - вы очень молоды и, несмотря на то, что состоите в Совете, а я нет, многого в нашем деле ещё не понимаете.
Палыч знал, что Мария Николаевна не раз была членом Совета Артели, куда его самого включили совсем недавно. Однако, согласно старой артельной традиции, Старший наставник Обители не мог оставаться членом Совета. А хозяйка и была Старшим наставником московской женской Обители во имя Святого Великомученика и Победоносца Георгия - одного из трёх центров, в которых проходили обучение будущие артельные. И ещё она возглавляла московский сектор Артели. Потому Совет и приказал ей разобраться в загадочном деле, которое раскручивалось уже несколько месяцев.
- Я в Артели с двадцатых, с эмиграции, - продолжала почтенная дама, - и привыкла считать, что, если где-то случается нечто из ряда вон выходящее - хоть в Москве, хоть в Париже, хоть в Гонолулу - ищите там след или Артели, или Клаба.
Оба они знали, что тайная история человечества - история тысячелетней Большой игры, ведущейся мощными организациями. Последние триста лет играют Клаб, представляющий европейскую цивилизацию, и Артель, защищающая мир Евразии. Войны, революции и прочие социальные катаклизмы - вершина айсберга Игры. Основная её часть происходит в обманчивом и потаённом мире секретных операций.
- Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра, - задумчиво произнёс Палыч девиз, взятый из одного английского романа. Старуха энергически закивала.
- Именно так. И ради преобладания в Игре мы порой пускаемся на такие авантюры, о которых добропорядочным гражданам знать не следует. Про Клаб уж не говорю - это записные безбожники, но даже и мы, Артель, умудряемся проделывать множество гнусностей.
Палыч грустно покивал. Споры о моральной допустимости тех или иных действий всегда велись в руководстве Артели, состоявшей по большей части из православных. Но к общему мнению так и не пришли, и потому в каждом конкретном случае руководствовались, прежде всего, целесообразностью.