Девочка распахнула глаза еще шире. Приоткрыла в изумлении рот.
— Я — придворная да-ама? А ты мне не врешь?
Ирдан беззаботно рассмеялся. Лгал он, как дышал, и мало кто сумел распознать в его сухой мимике признаки беззастенчивого вранья. Как про него говорили раньше при дворе: если Верден утверждает, что яблоки красные, надо пойти и посмотреть, кто выкрасил их в синий цвет.
Говорили. Раньше. О-о-очень давно. Сейчас уже, конечно, молчат.
— А зачем мне врать? Ты же красивая, умная и еще и лечить умеешь, да?
Дэя зарделась, засмущалась, но признала, что она именно такая.
— Но как же настоятельница? И София, и Мариша? И служба вот-вот должна начаться…
— А мы им письмо напишем. Уж твоя настоятельница должна знать, что такие девочки, как ты, могут у нас оказаться. Кстати, скажи, ты всех умеешь лечить?
— Всех. И людей, и животных, и даже деревья, только настоятельница говорит, что я еще ничего не умею, и что мне еще рано. А чего рано, если все получается? Я лучше остальных девочек лечу, почти как настоятельница…. А меня как-то даже отругали и наказали, за то, что сбитую галку вылечила. Но я все равно лечу, и видишь, как?
Предплечье с гладкой кожей было снова горделиво продемонстрировано Ирдану Вердену, который тушил догорающий костерок.
— Вижу. Ты — молодец! А, скажем, если мне руку отрубят? Тоже вылечишь?
Девочка пожала плечами.
— Не знаю… Мне такого еще не попадалось. А мы же едем во дворец, да? А как там? Интересно? А ты меня будешь со всеми знакомить? Только не оставляй меня там одну!
Ирдан мысленно застонал. Девчонка явно приняла его за доброго дядюшку и бесконечно доверяла. И это ему было не то что бы внове, но немного непривычно. К тому же, он не мог не поражаться тому, что ребенка с таким даром сызмальства не приучали к осторожности. Может, в их мире не принято гоняться за подобными людьми? Он бы от такой полезной девочки в своем хозяйстве точно бы не отказался. А там они спокойно растут и доверяют первому встречному?
Чепуха какая-то.
— А вы только в монастыре живете? Не гуляете?
— Ой, гуляем, конечно! На главной площади были в день Солнца, танцевали там. Я так плясала, что потом меня настоятельница лечила. Ругалась, что ножки натерла. Ой, а пряники там такие были! Розовые все, с сахаром и медом. Нас угощали и угощали, а Маришка так наелась, что настоятельница и ее лечила.
— Понятно…
Ирдану было ничерта не понятно. Он внимательно слушал девчонку, которая болтала без умолку и утверждался в том, что такие лекарки в их мире — народ уважаемый.
За размышлениями и бесконечными «ой» от Дэи они прибыли во дворец. Дэя растерянно стояла на маленькой площадке перед увитой виноградом беседкой и старым пересохшим фонтаном.
— А почему нас никто не встречает?
— А ты хочешь, чтобы придворные или сама королева увидели тебя всю грязную и в ночном платье?
Девочка замотала головой, тут же пытаясь ладошками пригладить растрепанные после скачки волосы и оглядываясь по сторонам.
— Тогда мы тихонько зайдем через тайный ход, чтобы тебя никто раньше времени не увидел, договорились?
Девочка закивала, шагая за Ирданом шаг в шаг.
Пока они не оказались в комнате, пропахшей душистыми травами.
— Ты посиди тут, а я пока распоряжусь, чтобы к тебе пришли служанки и принесли воду, сладости и самое красивое платье.
— Платье? Сиреневое? С кружевами? Как на бал?
— Какое пожелаешь. А пока побудь одна, хорошо? Я вернусь очень быстро.
Ирдан вышел за дверь, но никуда уходить не стал. Он ждал под дверью минуты две, не больше. А когда зашел снова, Дэя, свернувшись клубочком на кровати, крепко спала. Мягкие пряди волос закрыли ее лицо, острые маленькие плечи вздрагивали во сне. Не все душистые травы безобидны. Ему эти ароматы были привычны и сонливости не вызывали, а неподготовленному ребенку достаточно и пары минут.
Ирдан стоял перед кроватью и молча смотрел на спящую девочку. Как олененок, который еще не знает, что в кустах притаился голодный гепард. На одно мгновение ему захотелось послать к черту Мавен и все ее королевство, которое они строили вместе долгие годы. Взять девочку в охапку и увезти в пески, туда, где она будет равной богам из-за своей силы. Она вырастет, получит почет и уважение. Не умрет в агонии перед счастливым лицом Мавен, а проживет счастливую и долгую жизнь…
Всего одно мгновение, которое прошло, исчезло без следа так же быстро, как и появилось. Надо идти к своей королеве, которая уже, должно быть, сходила с ума от нетерпения. Ирдан развернулся, чеканным шагом вышел из комнатки.
И аккуратно прикрыл за собой дверь.
Мавен очень любила свой кабинет. Уютная комната без излишней с первого взгляда роскоши. Но для человека разбирающегося все, находящееся в этом кабинете, могло бы обеспечить создание города посреди моря. Драгоценные панели из черной древесины, искрящиеся белым кварцем потолки. Кресло из кожи последнего песчаного ящера, милые вещицы на каминной полке стоимостью в весь дворец. Старинные свитки эпох первых королей, драгоценные вина в сосудах из стеклянного камня, портрет Каспады, существующий в единственном экземпляре… Королева не мыслила свою жизнь без редкостей. Она была поглощена ими, очарована, и все они, все эти вещи, должны были принадлежать ей одной.
Ирдан вспомнил, как она обрадовалась преподнесенному ей ядовитому щупальцу акатошевой твари, пойманной пьяными матросами, и мгновенно, кстати, от этого протрезвевшими.
Алчность королевы была, несомненно, изысканна, но страшна. В поиске диковинок Мавен не считалась ни с чем: ни с ценой, ни с жертвами. Так они, кстати, и познакомились. Ирдан, рекомендованный еще старой развалине Мавен как отличный специалист в некоторых областях, преподнес ей в качестве знака преданности «дар эфы» — алые каменные маки, распускающиеся под толщей песка. Невероятная редкость этих цветков была обусловлена тем, что найти и сорвать их можно было только в течение первого дня цветения — после они рассыпались в алый порошок.
В день дождя, единственный день в пять лет, когда пески оказывались залитыми водой, повсюду начинались раскопки. И мало кому удавалось отыскать в толще песка алый хрупкий бутон и не повредить его.
Сорванный цветок тут же каменел, не теряя формы и цвета, застывал навечно в почти неизменном виде. Но ценен он был не только из-за своей редкости — поставленный в воду стебель выделял необычное вещество. В малых дозах оно, растворенное в воде, влияло на память, обостряя ее до невероятных пределов, вплоть до того, что можно было вспомнить вкус материнского молока на губах. А в больших количествах влияло на разум, заставляя человека испытывать доселе невиданные острые и приятные ощущения. Почти наркотик. Почти — привыкания это вещество не вызывало. Ну, привыкания в обычном смысле этого слова.
Именно поэтому маки прозвали «даром эфы» — яд песчаной змеи эфы действовал так же: вызывал острые приступы наслаждения и восторга, правда, за укусом после дозы эйфории следовала неизбежная смерть. А после мака оставались только притяные воспоминания и расслабленная нега во всем теле.
Стоило ли говорить, что королева была очень довольна подарком и использовала его по назначению очень часто?
Уже став юной и прекрасной, Мавен предложила Ирдану свое тело — он был очередной красивой редкостью, которой она не могла не завладеть. Маковая вода вместо вина в первую ночь подарила новоиспеченным любовникам столь прекрасные ощущения, что повтор был само собой разумеющимся.
Ирдан невольно вспомнил изумительно тонкие губы Мавен с привкусом ежевичного вина, горький полынный аромат ее кожи, гладкость тяжелых черных волос в своих руках…
Королева была верна своим симпатиям, и Ирдан очень это ценил: за все прошедшие годы королева ни разу не изменила своему любовнику, хотя у незамужней властительницы срединных земель всегда есть множество вариантов.
А Мавен… Мавен просто ценила его, вросла в него и, можно даже сказать, полюбила. Ее жестокость и готовность идти по трупам ради достижения целей впервые за всю ее жизнь была понята и принята только им одним. Ирдан не испытывал к королеве ни страха, как прошлые фавориты, ни отвращения из-за ее методов — он сам был ничем не лучше нее. Он даже восхищался ее изворотливым умом, ее решительностью и жесткостью. И у него были далеко идущие планы, в которые привязанность Мавен очень удачно вписывалась.