Выбрать главу
He toured the country and played a great variety of parts. Майкл гастролировал по провинции и играл самые разные роли. But he realized that Shakespeare would get him nowhere and that if he wanted to become a leading actor he must gain experience in modern plays. Он скоро понял, что с Шекспиром далеко не уедешь, и если он хочет стать ведущим актером, ему надо научиться играть в современных пьесах. A man called James Langton was running a repertory theatre at Middlepool that was attracting a good deal of attention; and after Michael had been with Benson for three years, when the company was going to Middlepool on its annual visit, he wrote to Langton and asked whether he would see him. В Миддлпуле был театр с постоянной труппой и постоянным репертуаром, привлекавший к себе большое внимание; им заведовал некий Джеймс Лэнгтон. Проработав в труппе Бенсона три года, Майкл написал Лэнгтону, когда они собирались в очередную поездку в Миддлпул, и спросил, нельзя ли с ним повидаться. Jimmie Langton, a fat, bald-headed, rubicund man of forty-five, who looked like one of Rubens' prosperous burghers, had a passion for the theatre. Джимми Лэнгтон, толстый, лысый, краснощекий мужчина сорока пяти лет, похожий на одного из зажиточных бюргеров Рубенса, обожал театр. He was an eccentric, arrogant, exuberant, vain and charming fellow. Он был эксцентричен, самонадеян, полон кипучей энергии, тщеславен и неотразим. He loved acting, but his physique prevented him from playing any but a few parts, which was fortunate, for he was a bad actor. Он любил играть, но его внешние данные годились для очень немногих ролей, и слава богу, так как актер он был плохой. He could not subdue his natural flamboyance, and every part he played, though he studied it with care and gave it thought, he turned into a grotesque.
Он не мог умерить присущую ему экспансивность, и, хотя внимательно изучал и обдумывал свою роль, все они превращались в гротеск.
He broadened every gesture, he exaggerated every intonation. Он утрировал каждый жест, чрезмерно подчеркивал каждое слово.
But it was a very different matter when he rehearsed his cast; then he would suffer nothing artificial. Но когда он вел репетицию с труппой - иное дело, тогда он не переносил никакой наигранности.
His ear was perfect, and though he could not produce the right intonation himself he would never let a false one pass in anyone else. Ухо у Джимми было идеальное, и хотя сам он и слова не мог произнести в нужной тональности, сразу замечал, если фальшивил кто-то другой.
'Don't be natural,' he told his company. - Не будьте естественны, - говорил он актерам.
' The stage isn't the place for that. - На сцене не место этому.
The stage is make-believe. Здесь все - притворство.
But seem natural.' Но извольте казаться естественными.
He worked his company hard. Джимми выжимал из актеров все соки.
They rehearsed every morning from ten till two, when he sent them home to learn their parts and rest before the evening's performance. Утром, с десяти до двух, шли репетиции, затем он отпускал их домой учить роли и отдохнуть перед вечерним спектаклем.
He bullied them, he screamed at them, he mocked them. Он распекал их, он кричал на них, он насмехался над ними.
He underpaid them. Он недостаточно им платил.
But if they played a moving scene well he cried like a child, and when they said an amusing line as he wanted it said he bellowed with laughter. Но если они хорошо исполняли трогательную сцену, он плакал, как ребенок, и когда смешную фразу произносили так, как ему хотелось, он хватался за бока.
He would skip about the stage on one leg if he was pleased, and if he was angry would throw the script down and stamp on it while tears of rage ran down his cheeks. Если он был доволен, он прыгал по сцене на одной ножке, а когда сердился, кидал пьесу на пол и топтал ее, а по его щекам катились гневные слезы.
The company laughed at him and abused him and did everything they could to please him. Труппа смеялась над Джимми, ругала его и делала все, чтобы ему угодить.
He aroused a protective instinct in them, so that one and all they felt that they couldn't let him down. Он возбуждал в них покровительственный инстинкт, все они, до одного, чувствовали, что просто не могут его подвести.
Though they said he drove them like slaves, and they never had a moment to themselves, flesh and blood couldn't stand it, it gave them a sort of horrible satisfaction to comply with his outrageous demands. Они говорили, что он дерет с них три шкуры, у них и минутки нет свободной, такой жизни даже скотина не выдержит, и при этом им доставляло какое-то особое удовольствие выполнять его непомерные требования.
When he wrung an old trooper's hand, who was getting seven pounds a week, and said, by God, laddie, you're stupendous, the old trooper felt like Charles Kean. Когда он с чувством пожимал руку старого актера, получающего семь фунтов в неделю, и говорил: "Клянусь богом, старина, ты был просто сногсшибателен", - старик чувствовал себя Чарлзом Кином [Кин, Чарлз Джефри (1811?-1868) - известный английский актер].