— Я готов, — коротко ответил я. — Оставаться в стороне не привык.
— Миура! — неожиданно обернулся Юримару к мальчишке. — Прекрати давить на Руднева!
Кагэро снова весело рассмеялась и звонкий смех её, казалось, разогнал всю муть в моей голове.
— Миура, — уже ледяным голосом обратился Юримару к мальчику, сидящему на плече гиганта, — если ты ещё раз позволишь себе подобное, я убью твоего приятеля, как Кёндзина.
— Понял, понял, — ребячливым тоном сказал Миура. — Больше не буду.
— Теперь я могу быть спокойным за ваше психическое здоровье, — кивнул мне Юримару.
Вот только насколько я могу поручиться за своё психическое здоровье, я не знал. И всё же пошёл следом за Юримару по новому пандусу. Мы спустились ещё ниже — в зал, где было также холодно, на одном из многочисленных столов лежал только один труп, одетый в японскую форму. Я пригляделся к его петлицам, на которых красовался цветок с лепестками, похожими на лезвия мечей, точно такая же эмблема была на петлицах Кусуноки Ютаро, когда мы столкнулись с ним в дверях кабинета антрепренёра Накадзо.
— Это сэйто нашего доблестного флота, — объяснил мне Юримару, — его доставили на днях. Со дна морского достали. Весьма интересный экземпляр. Очень долго подвергался интенсивному облучению кристаллов духа, потому я и выбрал его, пока остаточное излучение не рассеялось. А, вообще, достать его тело, говорят, стоило больших денег, он не простой офицер Квантунской армии, но, думаю, оно того стоить будет.
Я перевёл взгляд с тела на стоящего неподалёку «Биг папу». Мех североамериканского производства, самого начала нашего века, действительно, больше всего напоминал тяжеловодолазный костюм, только усиленный поршнями да с буром на правой руке. Этот самый бур, в основном, и использовался, как оружие, так как левая представляла собой перчатку с броневыми накладками. По идее, левой конечностью мех должен был держать пулемёт «Льюис» с несколько изменённой системой ведения огня, однако самостоятельно перезаряжать их пилот меха не мог, да и малейший перекос патрона делал его совершенно бесполезным. Именно из-за этого модель «Биг папа» уже к началу двадцатых годов была снята с вооружения Североамериканских штатов. Что теперь оказалось весьма на руку людям нашего дела.
Я не заметил, что Кагэро и Миура остановились на приличном расстоянии от стола с телом, поэтому сделал несколько лишних шагов. Юримару остановил меня жестом. Я оглянулся и отступил назад. Приближаться к трупу у меня не было ни малейшего желания.
Юримару тем временем, склонился над телом офицера, сдёрнул с его лба бумажку с иероглифами, что-то быстро на ней исправил (и когда только кисточку с тушью достать успел) и положил обратно, только теперь поперёк лица. После этого он сложил пальцы в сложную фигуру и начал жуткий речитатив, раз за разом повторял он одну и ту же фразу, звучащую для меня сущей тарабарщиной. «Он сова хамба шуда сараба, тараман ва хамба сёдокан»; «Он сова хамба шуда сараба, тараман ва хамба сёдокан»; «Он сова хамба шуда сараба тараман ва хамба сёдокан». И так раз за разом. А потому вдруг: «Он басара гини ва рачи ва тайа совака». И снова: «Он сова хамба шуда сараба, тараман ва хамба сёдокан». Голос его нарастал, тембр менялся, становился уже каким-то совершенно нечеловеческим. Меня даже затрясло, даже зубы мелко-мелко застучали друг о друга, а уж когда Юримару буквально выкрикнул последнюю фразу: «Он батарей я совака!», я чуть не подпрыгнул. Но зрелище, последовавшее словами седовласого самурая, приковало меня к месту крепче стальных цепей.
Тело на столе дёрнулось, раз, другой, а после неуверенным движением село, свесив ноги вниз. Тем временем, Юримару быстро защёлкал застёжками меха, открывая его для покойника. Однако оживший труп сидел на столе совершенно неподвижно. Открыв меха, Юримару вернулся к столу и взял покойника за плечи. Словно ребёнка или слепого он подвёл его меху и подтолкнул в спину. Труп, у которого, похоже, проснулись былые навыки пилота, нырнул внутрь меха, и Юримару так же споро застегнул его. Мех переступил с ноги на ногу, пошевелил пальцами, бур на правой руке с жутким воем прокрутился.
— Вот он и готов, — рассмеялся Юримару. — Можно спускать этого пса с цепи.
— И что вы собираетесь делать с ним? — выдавил я, проглотив тугой комок, вставший в горле.
— Натравим его на Токио, — ответил седоволосый самурай, — пусть крушит и ломает. Ведь это у него получается лучше всего. Завтра в утренней «Асахи симбун» вы прочтёте о его бесчинствах.