Ланселот (просыпается). А? Где я? (Потягивается) Черт, уснул как убитый. До чего глупо. Извини, Саграмур. Мне снился ты: чья-то злая рука в белой перчатке задушила твоего сокола у тебя на плече. Бедный Орилус! у него из клюва текла кровь, кровь, и он падал, падал, падал… и тут я проснулся. (Замечает, что Саграмур уснул.) Уснул!.. Теперь его очередь. (Понизив голос.) Спи, сын мой возлюбленный, спи. Пускай сон унесет тебя подальше от этого проклятого места. (Рассматривает шахматы.) До чего хороши… А что если продолжить партию? (Переставляет одну из фигур. Одна из фигур противника в ответ перемешается сама собой. Ланселот вздрагивает.) Я что, все еще сплю? (Щиплет себя.) Не сплю. Что это за новый фокус? Это не сон, и шахматы играют сами. (Придвигает свой стул.) Отлично. Колдун ты или колдунья, игрок-невидимка, я сыграю с тобой. Да поможет мне легкая кровь. (Делает ход.) Твой ход. (Одна из фигур перемещается, и дальше игра происходит тем же порядком вплоть до окончания партии. Музыка.) Хорошо играет, мошенник… Правда, я тоже играю неплохо, когда захочу (делает ход), а я хочу. Шах!.. Шах!.. Шах!.. Шах! (Фигура противника громко стукает по доске.) Вы что же, плохой игрок? А я вот нет… Шах!.. Шах!.. Шах!.. Шах!.. Шах!.. Шах!.. Шах!.. Шах! Шах! Шах!
Тут все фигуры в беспорядке ссыпаются с доски. Пустой стул опрокидывается, дверь распахивается и захлопывается. От шума просыпается Саграмур. Потягивается, зевает.
Саграмур. А, что? Что такое?
Ланселот (встает, ошеломленный). Привидение-то не любит проигрывать. Призрак, а шахматист никудышный.
Саграмур. Ланселот… это вы? Надо же! Должно быть, я уснул на полуслове. Я вам рассказывал… да, а что же я рассказывал? Господи, ничего не соображаю спросонок. Язык не слушается, все тело затекло. Крепко же я спал! Мне снились вы. Вот так клюешь носом, и сон смешивает действительность и фантасмагорию. Я видел вас за этим столом, вот тут, и вы играли в шахматы вот на этой доске против благородного юноши во всем алом — алая одежда, алая шапочка, алые сапоги; и он был прекрасен собой, так прекрасен, что не сыскать женщины более прекрасной. И вы с каждым ходом брали над ним верх, и каждый раз, как вы говорили «шах», лицо прекрасного игрока искажалось таким бешенством, что делалось почти безобразным, и вдруг он вскочил и ладонью смахнул с доски все фигуры.
Ланселот. Возможно ли…
Саграмур. Все так и было, как я говорю. И он вышел, хлопнув дверью. Но что чуднее всего — когда он смахивал шахматы, я заметил, что на руках у него белые кожаные перчатки, а на правой — кровавое пятно, и во сне, представляете, во сне я знал, каким-то образом знал, что это кровь моего бедного сокола.
Ланселот. И тут ты проснулся…
Саграмур. Я проснулся оттого, что хлопнула дверь; по крайней мере, мне так показалось. Что вы думаете про этот мой сон?
Ланселот (расхаживая взад-вперед). Саграмур… Саграмур… Я думаю… Я думаю, в этом месте становится трудно разобрать, что во сне, а что наяву. Я думаю, что твой прекрасный шахматист похож на дьявола. Я думаю, что наши товарищи запаздывают. Мне хотелось бы, чтоб они поторопились. Мне не нравится, что этот замок так действует тебе на нервы.
Саграмур. Мессир, да это всего лишь сон; сейчас, немного поспав, я чувствую себя лучше. Нервы у меня в порядке. Стыдно было бы чего-то бояться в вашем присутствии, и хотя меня огорчает смерть моего сокола, я твержу себе, что он стал жертвой резкого перепада высоты, а шахматы… (Смотрит на них и замечает беспорядок.) Ба!
Ланселот. Этому виной моя неловкость. Я задремал; должно быть, просыпаясь, опрокинул доску и разбудил тебя.
Саграмур. Жалко!.. (Настораживается.) Слышите? Как будто лошадь скачет. Это кто-нибудь из наших. (Кидается к окну и выглядывает.)
Ланселот. Галахад?