На десятилетие имя Тощего Маркиза было вычеркнуто из всех упоминаний при дворе. В залах и будуарах никто не рисковал произносить имя презренного отступника вслух. И только сам Король время от времени яростно разражался отборной бранью в адрес предателя, чтобы всем возможным предателям неповадно было. И неистовствовал так бурно, что даже грубо льстящий Второй Министр поддакивать не рисковал.
Пока в одночасье Тощий Маркиз вдруг не возник из небытия. И даже приблизился на несколько шагов к изголовью.
Позже под другими фижмами, под другими креслами и диванами Лора узнает, что все было не совсем так, как рассказывает ее обожаемая Герцогиня. Никто, даже такой проныра, как Тощий Маркиз, не в силах настолько неподобающе нарушить субординацию в королевской зале и встать куда ему хочется.
Узнает Лора, что ее обожаемая Герцогиня кипятилась зря.
Узнает Лора, что, конечно же, всё было сделано «с ведома Его Величества и по его воле», но «так и неизвестно, за какие заслуги»!
Просто в один странный день перед церемонией пробуждения Его Величества в королевской опочивальне появился Главный Церемониймейстер двора с двумя рослыми караульными. Махнул платком, и караульные, упершись друг в друга, сдвинули всех стоящих с левой стороны от королевской опочивальни ровно на один шаг. А самый дальний из стоящих idalgo вывалился из опочивальни в приемную. Бедный, только-только дослужился до «места у печки», втиснулся рядом с brasero — жаровней с углями, и такое несчастье! А следом за караульными из приемной в опочивальню стучащими шажками проследовал Тощий Маркиз и занял место на приступочке почти около самого Королевского балдахина. Сразу за Первым Первым.
Все присутствующие бы ахнули, если бы до пробуждения Короля можно было издавать звуки. Но звуки издавать нельзя. Поэтому все стоявшие ахнули молча. С открытыми ртами.
Толстый Кардинал, как у него водится, в то утро почти опоздал. Отчего и выталкивал Тощего Маркиза со своего законного места. Да так и не вытолкал. Теперь они стоят на одной приступочке вдвоем. Выталкивая друг друга.
Секрет возвращения Тощего Маркиза не знает никто. Ходят слухи, что в качестве индульгенции Птица-Маркиз в клювике принес важные секретные сведения из стана врага.
Говорят, что свое изгнание Тощий Маркиз с пользой провел в Европе. И принес своему суверену немало информации, новых союзников и… как добавляют недоброжелатели: «С ними и новых врагов, и новые поражения!»
Но про новые поражения отрывисто шепчутся в будуарах, точно зная, что в парадных залах речь может идти исключительно о победах.
О великих победах Его Величества!
Об остальном нужно молчать. Всё остальное можно причислять только к проискам врагов.
На той же приступочке рядом с Тощим Маркизом в пол-оборота завис Толстый Кардинал. Служитель церкви и изощренный интриган.
Под тяжестью собственного веса в ожидании пробуждения монарха ему стоять непросто. Потеет, краснеет. Сопел бы, да нельзя, поэтому снова потеет — мокрые круги и пятна пота проступают сквозь кардинальскую мантию. Выходя после церемонии из опочивальни, немедленно падает в кресло, подставляемое церковными служками.
Герцогиня говорит, что после возвращения Тощего Маркиза двор с напряженной радостью и возбуждением ждал поединка между ними. Потирали руки. Запасались новомодными очками, чтобы наблюдать. Кто же пропустит такое развлечение — битву за целый шаг навстречу Королевскому балдахину!
Но то ли Тощий Маркиз за годы отсутствия наплел таких интриг, что распутать их оказалось не под силу даже такому искусному мастеру, как Толстый Кардинал, то ли верховный служитель церкви быстро просчитал, что воевать с Тощим Маркизом себе дороже и выгоднее до поры отступить, дабы ударить потом, но, к огромному разочарованию всего двора, они вдруг спелись. Или умело делают вид, что спелись. Прощупывая слабые места в обороне друг друга. А до той поры на людях везде и во всем поддакивали друг другу.
За Тощим Маркизом и Толстым Кардиналом место Герцогини. Ну и Герцога за ее плечом.
Следом за ними долго стоял Дряхлый Старик. Точнее, стоять сам он уже не мог. И если бы не плотность утренней шеренги, давно упал бы. В опочивальню его под руки вводили пажи и встраивали между Герцогом и другими грандами.
Дряхлый Старик считался при дворе «по армейской части», но когда он последний раз воевал, не знал никто. Даже Герцог, сам давно не мальчик и сам бравый вояка, не мог вспомнить военных подвигов Дряхлого Старика. Зато весь двор отлично помнил подвиги другие — несмотря на ветхость и возраст, Дряхлый Старик любил щупать молоденьких. Камеристок, служанок, низкородных дам и низкородных дворянских дочек — без разницы.