Вытираю протянутым Мануэлой полотенцем руки, подбираю свой телефон с края бассейна, подхожу ближе, делаю несколько фото на всякий случай.
— А остеохондроз? И что жила одна? — хлопает глазами консьержка, не понимая, как такие выводы можно сделать от одного вида спины.
— Платье с молнией сзади. Всегда застегивала молнию сама, некого было попросить, привыкла. Но сейчас до конца не застегнула. Видите, верхний край молнии болтается — рука не дотянулась. Левой снизу протянула язычок застежки сколько могла, дальше нужно было сверху перехватить правой рукой и застегнуть до конца, но правая не дотянулась. Вывод — или рука повреждена, но ни повязок, ни следов на руке не видно, или, что скорее, остеохондроз. Началось это недавно, иначе она бы придумала, как застегивать, или перестала покупать вещи с такими молниями сзади. А так как раньше справлялась, не заметила, что не дотянула до конца, а посмотреть на нее и помочь было некому — значит, была одна.
— Точно, она одна должна была приехать. Отца позже ждала, завтра-послезавтра, — подтверждает Мануэла.
Но я уже не слышу консьержку. Увеличив фото на телефоне, невольно машу головой — быть такого не может!
Пробую еще увеличить, не получается. И, едва успев отжать на себе одежду, снова иду к лестнице, оставляю телефон, спускаюсь в бассейн. Подплываю к мертвой женщине с другой стороны в попытке ближе рассмотреть ее руку.
И едва не захлебываюсь. Глотаю воду, судорожно гребу руками, чтобы удержаться на поверхности. Выплываю на мелкую часть. Откашливаюсь. Поворачиваюсь снова, не в силах поверить своим глазам.
Так не бывает.
На правой руке у мертвой женщины кольцо. Старинное. С особой вязью и кроваво-красным камнем.
Кольцо, которое я видела много лет назад.
На женщине из моего далекого прошлого.
— Говорите, она американка? — спрашиваю Мануэлу, снова выходя из бассейна.
Консьержка часто-часто кивает.
— По телефону она сказала, что из Америки должна прилететь.
На непонятном никому здесь русском бормочу:
— Так не бывает!
Уже отовсюду бегут люди. Кричат! На всех языках. Требуют немедленно достать несчастную из воды и откачивать.
Пытаюсь остановить соседей погибшей, сказать, что женщина мертва и трогать тело нельзя, нужно все оставить как есть до приезда полиции. Но слушать меня не хотят.
Красивый подтянутый мужчина, по виду слегка за сорок, прыгает в воду, подталкивает тело к бортику, где его принимает старичок с кривоватым носом, похожий на постаревшего мистера Бина. Около бортика суетятся дама в летах с внушительным бюстом, едва прикрытым намокающим парео, и темнокожая женщина моих лет.
Пожилой мужчина с отличной, скорее, армейской выправкой на хорошем британском английском говорит, что откачивать бесполезно. Но его не слушают, как и меня.
Тело переворачивают. Стараюсь не смотреть, но все же не могу отвести взгляда от некогда знакомого, разумеется, постаревшего за столько лет лица. Интересно, я так же постарела? И если бы это она увидела меня, то первым делом тоже подумала бы, что годы никого не щадят?
Дама с внушительным бюстом неуклюже и суетливо пытается делать искусственное дыхание рот в рот, но собственный бюст не дает ей дотянуться до рта потерпевшей. «Мистер Бин», похоже, говорит ей на португальском, что это бесполезно, но дама машет руками, отгоняя его и темнокожую женщину, мол, не мешайте. Выбравшийся из бассейна красивый мужчина отодвигает даму в парео, начинает делать искусственное дыхание сам, командуя, чтобы теперь уже темнокожая дама делала массаж сердца в такт с ним.
— Um — Dois — Três! Um — Dois — Três! Um — Dois…
Еще через несколько минут все же обреченно разводят руками. Все мокрые, все растерянные.
А я все это время, как зависшая на ноутбуке программа, смотрю на кольцо с кроваво-красным камнем на руке мертвой, не в силах пошевелиться. И поверить, что Так Бывает.
Что это она.
Женщина, которая сломала мне жизнь.
Morta.
Двенадцать минут
Двенадцать минут до конца основного времени.