Доктор разглядывал контракт сквозь очки-«полумесяцы». Он, наверное, считает, что они придают ему солидности, хотя такому пухломордому ботану до этого, как пешком до Луны. Тут нужен особый череп. С характером. Гранитная скала. Как у Квентина, например.
– И еще одно, – добавляет Квентин. – Я уже говорил, но не грех и напомнить. Если этот пустоголовый слизняк Брайант захочет пройти те же процедуры, что и я, отбрей его. Напиши отказ. Придумай какую-нибудь научную хрень типа «не подходит ДНК» или… сам знаешь. Последнее, чего я хочу, так это проснуться и узнать, что он получил такую же оснастку, что и я. Нет, я хочу видеть, как он разлагается, этот старый гнилой карбункул. («Карбункул, – думает он. Надо запомнить на будущее. – Брайант, чертов ты карбункул!»)
В мечтах он видит такую картину: Сид Брайант, покрытый чирьями владелец единственного конкурента созданной с нуля глобальной телекоммуникационной империи «Сюда! Лимитед», выстроенной Квентином, – Сид Брайант на коленях умоляет о спасении, потому что его старые дряхлые ягодицы обвисли, позвоночник согнулся в вопросительный знак, клетки усохли, а зубы превратились в желтеющие руины. Но тщетно: клиника «Медея» принадлежит Квентину, а вместе с ней – и все патенты, начиная со времени, когда врачи научились выращивать сердца и почки, засевая нейтральную матрицу собственными клетками пациента, и заканчивая послойной заменой всего тела, которую они делают сейчас. И он сидит на этих патентах, не соглашается продавать лицензии ни за какие деньги, а это значит, что его клиника – единственное место в мире, где можно пройти подобную процедуру. Комфортабельные палаты забиты кинозвездами, монстрами рока, стареющими политиками. Он тянет с них дикие деньги, из носу достанет, если понадобится, но зато скоро у них изнутри вырастут новые носы. Они просто сбросят старые тела, как змея сбрасывает кожу. Пластическая хирургия – бледная тень того, что предлагает клиника «Медея».
За прошедшие десятилетия Сид обошел конкурента в нескольких крупных сделках – не дал купить университет, на который у Квентина были большие планы; пару больниц, социальную мегасеть и разработчика программ; игральный рай в Вегасе; минимум три офшорные зоны для отмывания денег. Слишком много потерь, чтобы это было простым совпадением. Только Квентин приблизится к некоему сногсшибательному прорыву, увидит потенциал в жалком проекте какого-нибудь очкастого мозгляка, – как Сид уже тут как тут, опередил его. Нет, ему сливает инфу явно кто-то из своих. Как только Квентин получит новые силы и свою прежнюю энергию, он все перероет, найдет кротов и бросит их крокодилам. Взломает их почту, разрушит репутации, с дерьмом смешает.
Эта картина нравилась ему даже больше, чем образ догнивающего в доме престарелых Сида, которому как раз хватает остатков мозгов, чтобы понять, что Квентин обзавелся телом двадцатипятилетнего качка и скоро его подошьют к Квентиновой голове.
Но были у него и другие фантазии. Например, он любуется в зеркало на свои мышцы, налитые, как боа-констриктор, потом выпрыгивает из окна и порхает с крыши на крышу, как китайские ребята-акробаты в этом кино, как его там… на языке вертится. Ну, короче, как они. И вот он заскакивает в комнату к какой-нибудь девчонке, которая как раз надевает кружевную юбку. И тут у него прет шерсть, как у оборотня, он теряет над собой контроль, вой, рык, трещит ткань, щелкают зубы, кровь, мясо…
Жестко. Преступно. Отвратительно. Он, конечно, не зашел бы так далеко, он же не полный псих. Но какого хрена, что тут плохого, все же только в уме.
Всего пара месяцев – сказали ему. Ну максимум девять. На это время он назначит заместителей: с текущими делами они вполне справятся, а дальше и он подоспеет.
Сейчас он заснет, побудет в царстве Морфея, пока поспевает его новое тело. А через какое-то время, когда оно износится, он вырастит себе еще одно. Это ли не бессмертие?
– Так вы готовы? – говорит доктор Дервент, прерывая размышления Квентина. – Не передумали?
– Полный вперед, – командует Квентин.
Рохля несчастная. Вьючный Дервент. Целыми днями делает процедуры, на которые ему в жизни не накопить.
– Отлично, – говорит доктор Дервент. Он похлопывает Квентина по костлявому плечу. – Голову мы вам живо оттяпаем. Ничего не почувствуете. А потом, когда проснетесь… Полный фарш!
– Да уж, жду не дождусь, – бурчит Квентин.
Как в воду глядел.
Квентин открыл глаза. Он все помнил: как приехал в клинику «Медея»; как ужинал перед этим в ресторане – кстати, надо поговорить с шеф-поваром насчет фаршированного каплуна; последние часы в сознании, последние распоряжения; потом лицо Дейва Дервента, склонившегося над ним, когда пошел наркоз, отблеск лампы в линзах в форме полумесяца.