Повесив трубку, он подошел к письменному столу и включил свет. Достал из ящика бумагу, вынул из кармана перо.
Телефон совершенно сошел с ума — он не удостоил звонки вниманием. Однако телефон не унимался, и в конце концов трубку снял Отто.
— Вас вызывает Нью-Йорк, сэр,—доложил он.
Сенатор сердито затряс головой и услышал, как Отто тихо
говорит что-то в трубку, но слов не разобрал. Больше телефон не звонил.
Всем, кого это касается,— написал сенатор.
Вычеркнул.
Заявление для мировой печати.
Вычеркнул.
Заявление сенатора Гомера Леонарда.
Вычеркнул и это — и принялся писать без заголовка:
Пять столетий назад люди мира предложили немногим избранным, мужчинам и женщинам, дар продленной жизни. Предложили, надеясь и веря, что избранники используют этот дар для того, чтобы своим трудом приблизить день, когда большая продолжительность жизни станет достоянием всего человечества.
Время от времени продление жизни даровалось дополнительным группам людей — и всякий раз подразумевалось, что дар предложен на тех же условиях, что удостоенные его лица будут жить и трудиться во имя дня, когда можно будет сказать населению всей планеты: живите долго, живите вечно.
В течение столетий иные из нас внесли свой вклад в осуществление этой мечты, взращивали ее, жили ради нее, не жалели сил, чтоб обосновать ее и приблизить.
Иные из нас такого вклада не внесли.
После должных раздумий, тщательно взвесив свои собственные усилия и возможности, я пришел к выводу, что не вправе вновь принимать дар, которого более не стою.
Простое человеческое достоинство требует от меня, чтоб я встречался с прохожими на улице, с собратьями в любом закоулке мира, не пряча глаз. Я не имел бы на это права, если бы продолжал принимать дар, которого не заслуживаю, дар, недоступный большинству людей.
И расписался, аккуратно, разборчиво, без привычных завитушек.
— Ну вот,— произнес сенатор вслух в тишине ночной комнаты,— это они прожуют не сразу.
Заслышав мягкие шаги, он обернулся.
— Вам бы давно следовало быть в постели, сэр,— напомнил Отто.
Сенатор неуклюже поднялся — ломило кости, тело ныло, требуя покоя. «Старею,— подумал он.— Опять старею. А ведь так несложно начать сначала, вернуть юность, зажить новой жизнью. Чей-то кивок, один-единственный росчерк пера — и я стал бы опять молодым».
— Вот заявление для печати, Отто,— сказал сенатор,— Будь добр, передай его по назначению.
— Слушаюсь, сэр,— ответил Отто, бережно принимая бумагу.
— Сегодня же,— подчеркнул сенатор.
— Сегодня? Время довольно позднее…
— И тем не менее я хочу, чтоб оно было напечатано сегодня
же.
— Значит, оно очень важное, сэр?
— Это моя отставка,— сказал сенатор.
— Отставка, сэр? Из сената?
— Нет,— сказал сенатор.— Отставка из жизни.
М-р Майкелсон. Как священнослужитель, джентльмены, я не могу рассуждать иначе: план, предложенный вашему рассмотрению, противоречит высшим установлениям. Человек не вправе утверждать, что создания Божии способны жить сверх отпущенного им срока.
Председательствующий м-р Леонард. Но разрешите спросить: как установить границы отпущенного человеку срока? Медицина уже продлила жизнь многим и многим людям. Что же, по-вашему, любой врач — нарушитель божественной воли?
М-р Майкелсон. Другие ораторы, стоявшие на этой трибуне, дали ясно понять, что конечная цель научных изысканий — бессмертие. Нетрудно видеть, что физическое бессмертие не согласуется с концепцией христианства. Заявляю вам, сэр: нечего и надеяться обмануть Господа и не понести возмездия.
Из стенографического отчета о заседаниях подкомиссии по делам науки комиссии по социальному развитию при Всемирной палате представителей.
Шахматы — игра логическая. И одновременно игра этичная.
За доской нельзя орать и нельзя свистеть, нельзя греметь фигурами, нельзя зевать со скуки, нельзя сделать ход, а потом забрать его назад. Если вы побеждены, вы признаете свое поражение. Вы не заставляете противника продолжать игру, когда ваш проигрыш очевиден. Вы сдаете партию и предлагаете начать другую, если располагаете временем. Если нет, вы просто сдаетесь и при этом ведете себя тактично. Вы не сбрасываете в ярости фигуры на пол. Не вскакиваете и не выбегаете из комнаты с криком. Не тянетесь через стол, чтобы закатить противнику оплеуху.
Когда вы играете в шахматы, вы становитесь — или по крайней мере прикидываетесь — джентльменом.