Долго я лежал с открытыми глазами, силясь понять, как это растение догадалось, что я не хочу, чтобы пес рылся у меня в баке с мусором. Вероятно, оно видело — если это надлежащее слово,— как я гнал разбойника со двора.
Я уснул с приятным чувством, что наконец-то мы с растением начали понимать друг друга.
На следующий день было воскресенье, и я занялся оранжереей, чтобы привести ее в порядок и посадить туда пришельца, который пока что отыскал для себя на огороде солнечное местечко и притворился большим, особенно неприглядным сорняком, который я поленился раньше выполоть.
Во время работы ко мне подошел сосед, чтобы дать бесплатный совет, а потом долго стоял и мялся, и по всему было видно: ему хочется еще что-то сказать мне, но он не решается.
— Странное дело,— наконец выпалил он,— но моя Дженни клянется, что видела, как какое-то небольшое деревце расхаживает у тебя по двору. Мой мальчишка также видел его и говорит, что оно гналось за ним, — Сосед, смущенно хихикнув, закончил: — Дети есть дети, как ты понимаешь.
— Да, конечно,—подтвердил я.
Постояв еще немного и дав мне пару каких-то советов, сосед ушел к себе.
Меня встревожили его слова. Если растение в самом деле гоняется за детьми, то хлопот не оберешься.
Весь день напролет я работал в оранжерее, но нужно было так много сделать, ибо ею не пользовались почти десять лет, что к вечеру я устал до чертиков.
Поужинав, я вышел на заднее крыльцо и уселся на ступеньки посмотреть на звезды. Тишь да гладь стояла вокруг.
Не прошло и четверти часа, как до меня донесся шелест листьев. Я оглянулся и увидел растеньице, которое вышло из сада на своих кореньях и подошло ко мне. Оно как будто опустилось со мной на ступеньки, и мы сидели вдвоем и смотрели на звезды.
Немного погодя растеньице протянуло одну из своих веток и взяло меня под руку своим похожим на ладонь листом.
Я слегка вздрогнул, но оно коснулось меня столь деликатно, что я остался спокойно сидеть, решив, что если уж нам приходится жить вдвоем, то незачем избегать друг друга.
Спустя некоторое время я начал постепенно ощущать, как на меня накатываются волны благодарности, словно растеньице хотело мне сказать «спасибо».
Слова, сами понимаете, не произносились. Растеньице, кроме как шелестеть листьями, других звуков издавать не могло, однако я понял, что существует какая-то система общения без помощи слов, а чувствами — глубокими, чистыми, крайне искренними.
Наконец такое беспрерывное излияние благодарности стало несколько смущать меня.
— Ну хватит, хватит,— сказал я, стараясь положить конец этому,— Вы бы то же самое сделали для меня.
Каким-то образом растение, должно быть, почувствовало, что его признательность понята и воспринята, так как чувство благодарности немного ослабло и вместо него возобладало другое — ощущение мира и спокойствия.
Растеньице поднялось и пошло прочь, но я окликнул его:
— Эй, погоди минутку!
Оно, видимо, поняло и вернулось. Я взял его за ветку и повел вдоль границ своего участка, стараясь как можно усердней внушить, чтобы оно не выходило за изгородь.
К концу этой передачи мыслей я был весь мокрый от чрезмерного напряжения. Но в конце концов растение сказало нечто вроде «о'кей!». Тогда я нарисовал в уме картину, как оно гонялось за мальчишкой, и мысленно пригрозил пальцем. Растение согласилось. Затем я попробовал сказать ему, чтобы оно не ходило средь бела дня по двору, когда люди могут увидеть. Не знаю, то ли это наставление было труднее понять, то ли я уже устал, но мы оба выдохлись до конца, прежде чем растеньице показало, что поняло меня. Лежа в кровати, я долго размышлял над проблемой общения. По-видимому, это была не телепатия, но что-то также основанное на мысленных образах и эмоциях. Я уснул, радуясь мысли, что мой дом и сад станут школой для инопланетянина.
На следующий день мне позвонили из почвоведческой лаборатории сельскохозяйственного колледжа.
— Что это за дрянь вы нам прислали? — спросил незнакомый голос.
— Образцы почвы,— ответил я слегка обескураженно,— А чем они вам не нравятся?
— С образцом номер один — полный порядок. Это обычная для округа Бартон почва. А вот образец номер два — песок, причем не простой, а в смеси с блестками золота, серебра и меди. Все частицы, разумеется, очень мелкие. Но если у какого– то фермера в вашем округе такого песка целая шахта, то он может считать себя миллионером.
— Ну, у него этого песка самое большее пять вагонеток.
— А где он его взял?
Глубоко вздохнув, я рассказал все, что мне было известно о происшествии на сороковом участке Пита.