На этой мокрой скамейке я внезапно поняла, насколько стосковалась по нашим ночным посиделкам, по выходным с Марантой и даже по проклятым кулинарным урокам, и мне стало дико обидно, что и этот шанс мы упустили и вместо откровения и сплочения размежевались еще сильнее, волею ли Инге или же по случайности. В голову лезла ненавидимая мной пословица «Два раза в одну реку не входят». Я никогда не могла понять ее смысла и оттого бесилась еще больше, когда опять случалось согласно этому вздору, и очередная река оставалась позади. Порой мне казалось, что я сама себе делаю установки, потому и шатаюсь, подспудно шарахаясь от рек, что кажутся мне знакомыми.
Я доела пончик и залпом досадливо допила какао — даже привкус корицы на губах не создал мне «рождественского настроения», что щедро обещала реклама «Бигбай». Сидеть в тумане было глупо, более того, нарочито глупо, и я отправилась в мотель, решив расставить точки над «и».
Инге уже проснулась или же не спала вовсе — под глазами у нее было черно, а губы казались полупрозрачными — и теперь, поджав под себя ноги на подоконнике и укутавшись в синтетический пушистый плед, задумчиво изучала облезлую раму и поломанные бежевые жалюзи, утянутые к карнизу. От кофе с лимоном, к которому она пристрастилась с помощью Килиана, Инге отмахнулась, равно как и от пакета с пончиками.
— Почему, интересно, все мужчины вечно рисуют вот так? — пробормотала Инге, не глядя на меня.
— Что, прости? — опешила я.
Инге кивнула на горящую лампу. Я глянула на неровные штрихи фломастера и на лукавую барышню в стиле Бетти Буп и фыркнула.
— А как — так?
— Когда я бродила меж полотен Рубенса и бесчисленных пышных Сюзанн, за которыми все также подглядывают старцы**, я чувствовала себя Кейт Мосс, тающей на глазах — модерн-фриком. — Инге с укором уставилась на меня. — Вот ты недовольна собой — и не спорь, я знаю, что это так, а ведь из нас двоих ты куда более жизненна, полноценна,особенно в мужских глазах. Рано или поздно ты это поймешь, а вокруг и так знают, — она говорила без зависти или упрека, просто констатировала.
— Что за чушь! — Я не знала, что мне — плакать или смеяться. — Посчитай, сколько у тебя сменилось поклонников за последнее время. И подумай, сколько их было у меня.
— Это просто твой выбор. И мой, полагаю. Тебе нравится сидеть в углу и быть «рубахой-парнем», — Инге пожала узкими плечами и закрутила волосы в небрежный пучок на затылке.
— Не то чтобы мне очень нравилось… — протянула я. — Вспомни, как вышло в Орландо. С Бобом и Этьеном. Не я выбирала себе роль, она просто привычно прилипает, знаешь ли. Как тень.
— Тебе стоит избавиться от этой прилипчивой тени, — резковато сказала Инге. — Помнишь, как Питер Пэн. Просто потеряй ее. И найди другую. А что до этого Боба… Тут жалеть не о чем, уж поверь мне.
— Я бы хотела понять, Инге, чем…
Инге сползла с подоконника, уронив одеяло на пол.
— Не надо. Потом. Оставь. Или ты мне уже не доверяешь?
— Всегда доверяю. — Я поставила кофе и пончики на прикроватный столик и подошла поближе, словно в попытке разрушить тот барьер, что постепенно рос по мере того, как она отдалялась, незаметно, шаг за шагом уходя из моей жизни.
— Ты доверчивая, — по-детски улыбнулась Инге, и лукавая ямочка привычно обозначилась на бледной щеке. — Не то что бы это плохо, но…
— Что? Кто бы говорил! — Я чувствовала себя слишком старой, лет на двадцать старше подруги — этаким пережитком времени. — Ты сама с первым встречным заговорить готова.
— Готова. Но это не значит, что я ему хоть сколько-нибудь верю. — Инге перестала улыбаться и сразу шагнула из небрежных восемнадцати, которые ей привычно давали незнакомцы, в строгие под тридцать. — Я никому не верю. Даже себе. Только маме и тебе, пожалуй.
— А Маранте? — вырвалось у меня.
— Я не знаю, что она такое, — задумчиво протянула Инге. — Пока не знаю, поэтому лишь жду. Если она пошла в меня, и не стоит. Ты вспомнишь мои слова однажды, потом…
— Что значит «потом»?
— Когда меня не станет, — ответила она легко. — Я почему-то точно знаю, что не доживу до того времени, когда она станет взрослой.
— Какой вздор ты несешь, подруга! — рассердилась я. — Не хочу я даже и слышать этого. Вот вообще никогда!