Перед запертыми пока турникетами детища самой известной киностудии страны сиротливо жались с десяток дам среднего возраста (нас с Инге я к этой категории не причисляла, мы болтались где-то между «девушками» и «молодыми леди»), три диковатого вида гот-барышни с кольцами в носу и ранящими глаз тоннелями в ушах, все в черном, пара гиков, всем своим видом показывающих, что им нет дела до вульгарных интересов толпы и изучающих сложную систему контроля входа на закрытую территорию тематического парка, и пожилой мужчина с модной нынче бородой а-ля дровосек, в котором я распознала брата по оружию — за спиной у того висел фоторюкзак, из которого торчала внушительная тренога.
Инге моталась туда-сюда беспокойным эльфом, задевая меня длинной, вымокшей по подолу юбкой. Ей непременно надо было соответствовать выбранному образу — а сегодня это была дама начала двадцатого века в стиле арт-нуво со сложносочиненной прической, сплошь из локонов и валиков, — и даже ноябрьская унылая погода не казалась помехой.
Я одолжила Инге свой черный любимый шерстяной кардиган. Лиловая курточка, что она взяла из дому, едва ли сочеталась с платьем-макси с цветочным узором, решила я. Самой мне было вполне комфортно в джинсах и толстовке, хотя лиловая парка Инге застегнулась на мне с большим трудом — в этом сезоне подруга со свойственным ей пренебрежением к моде отдавала предпочтение узким в груди курткам и длинным до пола юбкам. На улице было сыро и туманно, и мои кудрявые волосы стояли дыбом даже после утреннего душа. Не глядя в зеркало, я причесалась пятерней и терпеливо дождалась Инге в холле дешевой двухзвездочной гостиницы, пока подруга колдовала над бледностью лица и правильной подводкой синих, почти сиреневых глаз.
На мой взгляд, Инге в подобных раскрасках не нуждалась, она и так была само очарование: тонкая как тростинка, длинноногая, с копной волнистых русых волос и неуловимо аристократичная. Даже сейчас сквозь избыточный слой макияжа пробивался свойственный ей розово-яблочный румянец на высоких скандинавских скулах, а на щеке образовалась лукаво-недовольная ямочка. Дамы смотрели на мою вздорную подругу с улыбкой, подобной тем, что невольно возникают при виде маленьких детей и котят, а пожилой фотограф изучал прелестное зрелище с каждой минутой возрастающим профессиональным интересом, теребя ремешок небольшой цифровой походной «тушки». Я не сомневалась, что через полчаса он попросит Инге попозировать где-нибудь возле средневекового замка кинопарка, и та с радостью согласится.
Гики оторвались от изучения ворот и исподлобья по очереди кидали на Инге жадные взгляды, скользя безразличными взглядами по мне. Поступи они иначе, я бы удивилась — в нашей паре Инге стандартно была завлекающим цветком, а я — тем, кому плакалась в жилетку и кто трезвенником развозил всех домой после посиделок. Только готки игнорировали нас почти нарочито. Но и тут Инге нашла нужный подход: гид опаздывал, а с серых мрачных небес начал накрапывать мелкий, но нудный дождик, из тех, что трудно заметить, но что с радостью вымочит тебя до нитки за каких-то двадцать минут. Дамы тут же вооружились цветастыми зонтиками размером с небольшой детский бассейн, вежливо подпихивая друг друга спицами. Фотограф занял единственное сухое место под крошечным навесом возле закрытой будки охраны и мечтательно щурился на нас из-под краев походной панамы. Я нахлобучила капюшон, не забыв замять его так, чтобы не закрывать обзор, гики синхронно развернули бейсболки козырьками вперед, Инге дождь был не страшен — она пользовалась водостойкой косметикой (профессиональная привычка фотомодели), а кудри ее от дождя лишь пуще вились, а вот готкам с их боевой раскраской приходилось несладко.
Младшая, полненькая латиноамериканка, то и дело подтирая боком ладони текущую тушь, сердито смотрела то на сочащееся коварной влагой небо, то на Инге, словно та была в чем-то виновата. Инге улыбнулась мне по-детски — дескать, смотри, как я сейчас это хорошо устрою — и пошла на абордаж с моим черным зонтом, спрятанным в длиннющем рукаве, и с пачкой сигарет.
Зажигалка Инге была у меня — она забыла ее с утра на подоконнике и теперь даже не предполагала, что занудливая подруга захватила ее. «Моя мамочка» — дразнила она меня иной раз. Я и не сопротивлялась: ветер в голове Инге иной раз выдувал даже меня из зоны комфорта, а ей дарил бесконечные приключения и волшебные образы, которые иной раз Инге хватало терпения закрепить на холсте.
В конце концов, Инге была художницей, а я — учительницей рисования в младшей школе, и обе мы были довольны своей судьбой. Мне полагалось воспитывать, ей — творить. Пока я стажировалась после колледжа, приноравливалась к полученному месту преподавателя, ходила на курсы повышения квалификации и искала новые идеи для своих учеников, Инге успела поменять с десяток любовников, среди которых были и женщины, обзавестись приличной клиентурой в качестве фотомодели и родить ребенка — и все на лету, небрежно и весело.