Филипп.
Побрел я, весь в крови, залившей труп Помпеев,
От горя еле жив, с тоской кляня злодеев,
К царю презрением и ненавистью полн,
В ту сторону, куда гнал ветер гребни волн.
Бесплодно обводил я берег долгим взглядом,
Как вдруг с утеса труп увидел с сушей рядом:
То выносил его на землю гневный вал,
То, словно спохватясь, опять с песка смывал.
Извлек я из воды останки господина;
Разбитых кораблей, что пожрала пучина,
Обломки натаскал; сложил костер, как мог,
И пламя второпях не без труда разжег.
Но мне помощника тут ниспослали боги.
Идя из города, приметил по дороге
Корд, римский выходец и местный старожил,
Огонь, близ коего о мертвом я тужил.
Узрев безглавый труп, он сразу догадался,
Над кем свершить обряд украдкой я пытался,
И мне промолвил так: «Коль был самой судьбой
Назначен выполнить ты долг почетный свой,
Тебя порадую я, друг мой неизвестный:
Не кары жди — наград за свой поступок честный
Нагрянул Цезарь к нам, и ждет злодеев месть
За мужа, что огню тобою предан здесь.
Ты рисковал, почтив Помпея по кончине,
Но прах вручить вдове без страха можешь ныне —
К ней победитель полн почтением таким,
С каким относится он лишь к богам благим.
Внимательно следи, чтоб не угасло пламя.
Я — мигом». Побежал он с этими словами
За урною к себе в недальнее жилье
И прах героя мне помог собрать в нее.
Корнелия.
Как я признательна ему за состраданье!
Филипп.
Вернувшись, я узнал, что в городе восстанье.
Толпа бежала в порт: как уверял народ,
Там с римлянами царь сражение ведет.
А Цезарь, весь в крови бунтовщиков, теснимых
Оружьем воинов его непобедимых,
На главной площади вершил суровый суд,
Взирая, как на казнь Потина волокут.
Меня увидел он, узнал без промедленья
И, урну в руки взяв, сказал по размышленье:
«О, удостоенный бессмертья полубог,
Которого затмить я, победив, не смог!
Хоть алтарей еще и не воздвиг тебе я,
Но в жертву приношу вот этого злодея
И принесу других. А ты, Филипп, ступай
И прах Помпея в дар его вдове отдай.
Пусть им утешится она в своей потере
И знает: я отмщу убийцам в полной мере».
Тут урну он к устам с почтением большим
Поднес, облобызал, и я расстался с ним.
Корнелия.
О, сколь завидная, сколь сладостная доля —
Оплакивать врага, что нам не страшен боле!
Как мы стараемся за смерть его отмстить,
Коль этим можем смерть свою предотвратить;
Как хвалим мертвеца, как чтим, как уважаем,
Коль этим мощь свою и славу умножаем!
Да, широта души есть в Цезаре, Филипп,
Но царь враждует с ним, супруг же мой погиб.
А если б был он жив, едва ли б нас с тобою
Мог Цезарь удивить душевной широтою:
Когда опасностью она порождена,
Не так уж велика на деле ей цена.
Играет и любовь тут роль, как мне сдается:
Он, за Помпея мстя, за Клеопатру бьется.
Здесь чувство и расчет случайность так сплела,
Что я у Цезаря в долгу бы не была,
Когда б не верила, что об одной лишь мести
Сама бы думала на Цезаревом месте,
И что, как каждому, в ком дух высокий скрыт,
О ближнем по себе судить мне надлежит.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, Клеопатра и Хармиона.
Клеопатра.
Я не намерена из жалости бесцельной
Мешать тебе в твоей печали беспредельной.
Нет, просто мне почтить хотелось прах того,
Чей труп извлек из волн отпущенник его,
И клятву дать тебе, что гибели ужасной
С моей бы помощью избег твой муж злосчастный,
Когда б послала мне судьба не меньше сил,
Чем было у меня желанья, чтоб он жил.
Но коль тебе в твоем безмерном сокрушенье
Доставил этот прах хоть каплю утешенья
И местью скорбь твоя быть может смягчена,
Узнай, Корнелия, что ты отомщена
И что предатель… Как! Тебе уже известно?