Сцена седьмая (Монолог)
Театральная сцена.
Атрокс
(обращаясь к зрителям)
Казните грешников вы за преступленья,
Не даруя искупленья, меч заносите над главою,
и палец поворачиваете вниз,
Убиваете и улыбаетесь без тени сожаленья,
беспощадного мщенья.
Игра в богов, ваш крохотный каприз.
За греховность рубите с плеча,
коронуя палача.
А разве сами праведники и святы,
соломинку в глазу увидев брата,
не замечая собственного бревна.
Вы без греха, считаете?
Потому и судите, чтобы быть судимы,
крестясь законами мирскими
Выносите вердикт, себе же.
И кто дал право вам судить,
осуждать или оправдать, что гораздо реже,
Неужто Соломона мудростью вы наделены?
Нет.
Просто люди, с чувством власти,
делят мир на части.
Не угодных в землю, а достойных на парапет,
В зависимости от масти,
Король, дама или валет.
Если вы казните за грех,
то всех казните, что с того.
Меня в первую очередь рубите,
ведь я страстью пред вами возвеличен.
Но почти что никого, тогда,
не останется на земле, чрез одного.
Лицемерие и ложь,
как же в обществе мне невыносимо жить.
Не раскрываю веки на ваши злодеяния
и не смирюсь я с властью богачей, не приклонюсь.
Не осудить, но обличить.
Я выступаю лишь для вас,
слушайте, что правда без прикрас явила.
Себя возомнили, нарекли правилом единым,
импонируете себе подобным,
Ведь проще быть среди односложных,
движения, одежды, речи, все проявления фальшивы,
желания корыстны.
Отрезаете мораль, отсталыми считаете,
везде расчет и спекуляции одни,
устремлены к покорению вершин,
ступая гордо по головам.
Любовь стала плотской утехой,
Перестала быть помехой при заключении брака,
насытиться стремитесь вы,
наполнив медом животы,
Публичные дома и театры стали церковью и меккой.
Вам объясняют все с точки зрения наслаждений
и оправдывают каждый ваш звериный шаг.
Личину новую представил пред вами я,
внутри неизменен, с теми же чертами.
Но созерцаете вы меня другими впредь глазами.
Исполнилась моя мечта,
желание явилось, что и не снилось.
Преображенный, теперь не кинут в мою спину камень,
в затворках спальни не стану я ютиться,
словно домашний пес и выходить в наморднике,
уродство смылось.
Слезами чернильными покрылось,
но не видите вы тех слез,
Как и грехов моих, деяния и слова мои чисты,
а вот помыслы лукавы.
Кто я такой чтобы указывать вам на грех,
ведь душа моя гнилой орех,
Упадет, расколется, будет затоптан,
и даже свиньи откажутся вкушать отраву.
Язык мой кузнечный мех,
Чем больше раздуваюсь я,
тем жарче распыляется семя честного огня.
Вижу я толпу, алчущую зрелищ,
но семена дарованы Господом Всевышним,
Посажены на разные места,
какова земля, камениста, терниста, иль у дороги,
В земле удобренной добрыми делами,
что ж, выбирайте сами,
будет стол скудным или пышным,
По-разному спросятся плоды,
с кого одни,
другому не хватит и телеги,
Знал истину, нарушал или соблюдал,
лишь слышал, но не внимал,
Жил в пустыне потому то и не знал,
праведно жил и благодать снискал.
И знаю точно я, спросят с меня в полной мере.
Грехи тяжки, более чем у вас,
знаниями обладая, оставлял их в теле.
Вот наказ для вас и исповедь моя,
сказ изгоя и царя,
Корона терновая лоза,
на лице кора гроба,
для вас же красота, кои и мои слова,
Осязаемы отныне по-иному,
еще не раз вы увидите меня.
На сцене жизни, бытийного театра.
Не казнить, помиловать,