Но не сожалеть и не винить,
ведь были не связаны ни одной брачной иль дружной узой.
Чувство это было и сейчас, событие мистично и довольно необычно.
Неловко и непривычно; винил себя я в грехах,
может быть не свершенных.
Ранил словом, ушиб поступком, трудно, распознать свою вину.
Вел себя довольно аристократично?
Скучно? Может быть, всё дело в чертах моего лица искривленных.
В такую минуту не мешало бы, вкусить немного,
погреб старого вина.
Взор снова опечален и в членах усталость.
Прогрызают черви мою скучную память; образы жестоки,
Перед очами все злейшие пороки;
нужно перед собой стену забвения в порошок снести.
Мысли, вы не знаете краткость.
Помощники в моем самоубийстве, кто ни как иная,
как старость; пожизненные сроки.
Забыв свои первоначальные истоки;
думал – пора идти.
Ехидная луна, лукаво улыбалась, сквозь облака.
Что за ерунда! И я пришел в себя, немного погодя.
Кладбище заупокойную пела и что-то за крестами заскрипело.
Как будто лязганье зубов; я побежал, на свет далекого огонька.
Померещилось привиденье в такую сумрачную ночь;
бежал, за спину не смотря.
Оживали мышцы тела, за это время, еще больше потемнело.
Парадиз всё ближе, но страх не давал мне обернуться.
И вот я увидел неясный огонек, не звезды были, не луна,
а свечение зажженной лампы.
Замедлил шаг, поник, приблизившись, узнал,
с лампой стоял старик.
Я желал сказать, а он желал рукой перекреститься.
В прозрачном перевернутом сосуде, горел огонь,
и искры извергали залпы.
Мой внешний вид, пошатнул бы любого,
особенно мой зеркальный лик.
Старик:
Вы живы?
Господи, как тебе я благодарен, за спасение невинной сей души.
Маркиз, не найдя вас в покоях, я стремглав начал поиск,
но признаюсь, отчаялся.
Вы здоровы?
На вас совсем нет лица, вы словно те аристократические мужи.
Ваш, волос, он поседел и состарился.
Маркиз Парадиз:
Лица?! Лучше бы его и вовсе не было, а только голый череп.
Слуга, ты зря себя тревожил, ведь этой ночью,
меня мучила бессонница.
И я решил, навестить, тех, кто вечно спит.
Теперь, видишь, я вернулся, в то время как зло повсюду колесит.
Если мы останемся тут, то увидим,
как кружит перед замком бесовская конница.
Пойдем поскорей отсюда, а то зло, худших тварей сочинит.
Старик:
Вы, несомненно, правы, зло ближе, чем вы думаете.
Оно пригрелось возле ваших добрых рук;
догадки; но кто-то убивает ваших слуг.
И я не пьян, трезв, во мне накален каждый нерв.
Пока что вы не всё знаете.
Расскажу, даже если вы воспротивитесь; поверьте это не слух.
Один изъян, замок словно яблоко, грызет тернистый червь.
Маркиз Парадиз:
Убивает моих слуг? Кто совершает преступленье.
Очередная кара; ты мне расскажешь, подробно, в помещенье зала.
Но сначала скажи, где гостья, что была мною пригрета.
Где Анетта, если бы ее не поспешное исчезновенье.
Я чувствую себя так же, как на дне своего первого бала.
Войдем же в холл и впустим в темноту любящего света.
* * *
Старик, ни слова не ответил, открыл он дверь,
и беззвучно вошел в замок сей.
За ним и я, тепло, и кажется, на меня озаренье снизошло.
В настенных часах время по-прежнему шло,
всё также занавешено окно.
Потрескивая свечи, таят, проливая, капли воска,
мгновение и нет былых свечей.
Тепло и в меня немного перешло.
Это был камин, словно пламя пасти дракона бревна жадно жгло.
Возле камина, две софы, приземисто уныло грелись.
Сняв сюртук, опустился на одну из них, словно в песок.
Старика также пригласил, и он мне не возразил.
Оказался словно на не обитаемом острове тепла,
посреди арктического льда; грелись.
Спрятав скорбь в сундук, забыв на минуту ночи рок,
Слуга устремил свой взгляд в пламя,
и по не обыкновению свою речь воспламенил.
Старик:
Вы спросили – где ваша гостья, спросите лучше – кто она?
И какие нависли над поместьем злые чудеса; кто может нас спасти?
Пока есть время, и пока вы ей глубоко дороги,
я расскажу, что сам однажды лицезрел.
За две ночи, пропали все ваши слуги,
и эти убийства повторяются сквозь века.
Поверьте, я не сошел с ума; не желаю вам такой же участи.
Лгать, перед казнью, я и не смел.
Около семи лет назад, в замке, с семьей жил граф Фаруз.
В поместье, всегда было светло и людно.
Довольно уютно; откуда я знаю? Ведь служил семье прислугой.
Семья не видела ни радости, ни горя;
как по обычаю деликатный чопорный француз.