Дай им волю, они бы посмеялись надо мной, ничтожным существом.
Иллюзии закружили канитель,
и в мыслях старика водовороты страшных пугающих речей.
В комнату вошел, хотя очи мои давно смыкались.
Лег на кровать, рассужденья растворились,
и я поглотился долгим сном.
Мне снились горы и каменные равнины.
Камни надгробья были, без надписей, имен.
Средь них искал я свой, где похоронен изгой или герой.
Но не нашел, и тут заметил каштаново-пурпурный дуб,
на холме одной вершины.
Землю пронзали могучие коренья, без гербов, знамен.
Решил раскопать, и узнать,
что спрятано за древесной вековой корой.
Ветви дуба извивались по повелению ветра; я копал.
От любопытства изнемогал; сырая земля была пропитана кровью.
Отыскал, и отпрянул в ужасе от находки.
Чужие останки откопал.
Вдруг сновидение наполнилось нечеловеческой болью.
От крика собственного проснулся,
и от видения остались лишь наброски.
Глава IV
Искусство – словно публичные дома и залы, где художник в образе вульгарной дамы, где весь его порок, обрамлен в контуры золотой рамы.
* * *
И рядом, спящую, со мною на одной кровати, увидел я девушку.
Протирая глаза ото сна, разглядел, то была Анетт.
Все в том же черном платье, но выглядела вовсе иначе.
Окна занавешены шелковыми коврами,
между которыми не пролететь даже перышку.
Не проникал из окна Божий свет,
и поэтому нельзя было разглядеть ни один предмет.
Будто ослеп, но видел ангела, тем паче.
О, милая Анетта, ее лицо светилось лунным ночным заревом.
Очи закрыты, губы поджаты, словно у ангела с соборной капеллы.
Волосы как всегда изящны, а руки,
будто всю ночь прижимали меня к себе.
Нет изъяна в ее юном теле, творение, созданное небесным Создателем.
Плоть открыта, душа таинственная и каменная,
словно греческая стела.
Ее трепетное тепло я вдруг почувствовал на себе.
Разве она может быть убийцей?
Что за вздор! – думал я, пытаясь, гнев свой обуздать.
Старику хороших манер бы преподать, но ощутил покой.
Когда лег рядом с ней, я стал клубком, а она спицей,
И вместе мы могли любовь вечную связать.
И знал, что в жизни моей не будет другой.
Спал должно быть долго, подтвердила вывод каждая кость.
Но тогда это было безрассудно, но не важно,
восседало на троне сердце
И било ирландский такт.
Анетты невинные проявленья, душили былую злость.
Черно-белые ковры немного бросали блики,
значит за окном светило солнце.
С нетерпением, я ждал судьбы следующий последний акт.
Старик оказался в одном прав, в замке поселилась мертвая тишина.
Не шаркают и не причитают слуги, духи не готовят загробный бал.
Мыши в шкафах не сторожат скелеты,
сверчки не распеваются перед выступлением.
Будто, кто-то или что-то послужил для них гонением;
неужели это сделала она?
Прочь, дурные мысли – сказал себе я,
но звуки так и не наполнили внизу пустой зал.
К счастью, я обладал незаурядным терпением.
Прошло несколько часов,
но пронеслись на гнедой повозке мимо меня словно минуты.
Все также я не мог наглядеться на бесценное истинное чудо,
На принцессу похищенную драконом, что лежит возле его крыла.
Хотя эти легенды, как всегда раздуты.
Но в реальности, иногда, происходит точно также, неоспоримое чудо.
Не верил, но надежда была жива.
Занавески налились красно-огненным отливом.
Так происходило, когда вечно пасмурное небо
омывалось кровяным заливом; закат.
Анетта лежала в той же несравненной позе,
на животе, словно в моем лучшем сне.
Желая поклясться ей в любви перед всем миром.
Нас связывала узами ни нить, а канат.
Вдруг подумал – может, я нахожусь во сне.
Но немного погодя, Анетт, открыла глазки, потянулась,
Она проснулась; а я, с ума сошедший, смотрел завороженный.
Шелк кожи ее бледнее, чем обычней, словно лепестки белой розы.
Словно птичка встрепенулась; от вечности очнулась.
Поняв ошибку, тут же я вскочил с постели,
встал пред ней словно приговоренный.
Развеялись в один миг все мои неистовые грезы.
Маркиз Парадиз:
Анетт, это недоразуменье.
Как могло произойти, спал, так долго, что солнце должно уже уйти.
И ночь вскоре снизойти, тогда мы с вами станем править.
Примите мое покаянье.
И сегодня же мне с вами придется уйти.
Ведь в замке поселился зверь,
убийства, которого начинают его лелеять и славить.
Анетта: