Первую реплику комедии Крон решил предоставить «своему» персонажу — Мише Чекрыгину. Размышляя над этим образом, Крон вспомнил о купринском «Поединке», о Ромашове, который любил думать о самом себе картинно и не иначе как в третьем лице: «И Ромашов поразительно живо увидел себя ученым офицером генерального штаба, подающим громадные надежды… Вот он приезжает сюда — изящный, снисходительно-небрежный, корректный и дерзко-вежливый…» или: «И все-таки Ромашов в эту секунду успел по своей привычке подумать о себе: «И он рассмеялся горьким, презрительным смехом»». Прием, найденный Куприным, давал несомненный комедийный эффект. И вот на бумаге возникла первая реплика Миши: «Стройная, пропорционально сложенная фигура молодого балтийца появилась на спардеке боевого корабля. Она изящно вырисовывалась на фоне светлеющего утреннего неба. Его мужественное лицо, овеваемое легким ветерком, было обращено к восходящему светилу…» Эти слова Миша говорил, вылезая из люка, о самом себе.
Поэтическая часть будущей комедии была сразу же вверена Азарову. Однако именно Мишины стихи, явно самодеятельные, корявые, у Азарова не выходили: получалось по-разному, но каждый раз — профессионально. Тогда вирши Миши Чекрыгина сочинил Крон:
Азаров, между тем, писал куплеты Эдди Чижова. Эти куплеты зажили после премьеры спектакля самостоятельной жизнью. В них, как видно, заключалась известная нарицательность; некоторые строки прочно вошли в шуточный обиход моряков:
Работая над комедией, авторы стремились избежать опереточных штампов. Но нельзя, да и не нужно было избегать опереточных актерских амплуа. Команда катера «Орленок» — командир, боцман, машинист и комендор — соответствовала, выражаясь театральным языком, определенным амплуа: герой-баритон, комик и два простака. Будущий постановщик спектакля Янет определял исполнителей. То были артисты, имена которых еще перед войной знал в городе каждый любитель театра, чьи фотографии продавались в газетных киосках, чьи автографы благоговейно хранили школьницы и чье участие в новом спектакле обеспечивало театру аншлаг.
Иван Кедров, исполнитель роли лейтенанта Кедрова, командира катера, был ведущим героем Театра музыкальной комедии, кумиром целого поколения любительниц оперетты. Старого боцмана должен был играть комик, Александр Александрович Орлов, знаменитый дядя Саша, как называл его весь театральный город. Роль Жоры Бронзы досталась, конечно, Валентину Свидерскому, «простаку»; он играл и двигался необычайно легко. Роль Миши Чекрыгина получил другой «простак» — Анатолий Королькевич.
А в пьесе, между тем, появлялись новые персонажи, в их числе и женщины. И список исполнителей пополнялся новыми известными ленинградцам именами.
Амплуа Лидии Колесниковой называлось «героиня». Став после окончания Консерватории примадонной ленинградской оперетты, Колесникова блистала перед войной в эффектных ролях венских красавиц. Теперь она репетировала роль разведчицы Елены.
Нина Пельцер — танцовщица, чей темперамент в танце стал легендарным; она не знала в балете технических трудностей. В дни первой блокадной зимы она почувствовала, что отмораживает ноги. Артистка заметила, что более или менее добротные валенки носили в основном вагоновожатые — пока не встали трамваи. Нина Васильевна отправилась к начальнику трамвайно-троллейбусного треста и огорошила его просьбой: «Спасите мои ноги!» Начальник треста, отделавшись от недоумения первых минут, дал распоряжение выписать артистке единственное, что имелось в наличии, — пару огромных мужских валенок. Знаменитые ноги были спасены. Но в валенках нельзя танцевать. А на сцене театра в зимнее время стояла такая низкая температура, что ноги танцовщицы успевали окоченеть даже за несколько минут выступления. Сразу после номера артистку принимали за кулисами в овчинный тулуп и отогревали ее у буржуйки.
Не мог обойтись без Пельцер и новый спектакль.
Амплуа Нины Болдыревой — «каскадная». Это амплуа предполагает сочетание певицы и танцовщицы в одном лице, блеск синтетического искусства, каскад бравурных куплетов и танцев. От «каскадной» не требовалось особенно высокого вокального мастерства, но зато двигаться, танцевать надо было с блеском. В те дни, к которым относится мой рассказ, по вечерам Болдыреву можно было застать за странным занятием, которое, вероятно, насторожило бы органы безопасности: артистка при свете коптилки внимательно читала документальные труды на одну и ту же тему — «Разведчики мировой войны», «Американская разведка во время мировой войны», «Английский шпион в Германии». В каждой из этих книг рассказывалось о женщинах-шпионках. Нет это не было увлечением детективной литературой. Болдырева готовилась к исполнению роли Кисы, которая оказывается в пьесе вражеской шпионкой.