Минаев Борис
Театральная собака в поисках хозяина
Борис МИНАЕВ
ТЕАТРАЛЬНАЯ СОБАКА В ПОИСКАХ ХОЗЯИНА
- Как "Макбет"?.. - задумался я. - Понимаешь, у меня наушники сломались в конце первого действия. Их, оказывается, надо было как-то там подергать. Но об этом я узнал только в антракте. А так чего, сижу, слушаю все по-литовски. И мне показалось, что текста там совсем мало. Какие-то прямо обрывки. За сюжетом и то следишь с трудом В воскресенье вечером на меня вдруг нападает необъяснимая дурная тоска. И тогда я сажусь в метро и еду в первый попавшийся театр. В театре тепло, светло, почти всегда премьера. Люди раскланиваются, обнимаются, целуются, как на свадьбе или на дне рождения. - Людочка, только обязательно позвони! - кричит какая-нибудь одна светская дама другой светской даме. Но не грубо так кричит, по-театральному мило. И кокетливо машет ручкой кому-нибудь еще, вон в том ряду. ...Словом, обожаю театральную публику. Только тут я начинаю чуть-чуть верить, что не одинок во вселенной. И даже в то, что таких, как я, немало на этом свете. Хотя и сомнения тоже одолевают. Ну скошу я взгляд на чей-то симпатичный носик в антракте. Ну махну перед первым действием коньяку в буфете. Ну похлопаю от души. Что от этого изменится на нашем белом свете?
Впрочем, на "Золотой маске", главном театральном фестивале года, думать об этом было совершенно некогда. И на публику глазеть тоже. В театр ходил просто как на работу. Даже устал.
СОБАКА НЕКРОШЮСА
Первым сильнейшим театральным впечатлением был для меня доберман-пинчер, встреченный во дворике Театра Моссовета сразу после спектакля. Люди знают, что в этот самый дворик выходит не только театральное парадное, не только стенка от другого театра, Сатиры, и не только американский гриль-бар с бильярдом, но также и жилые подъезды (в одном из которых, кстати, погибла Елена Майорова). И вот некоторые люди гуляют с собачкой прямо на этих квадратных метрах, пропитанных искусством и жаждой иных наслаждений. Правда, они, конечно, прекрасно знают, когда какой спектакль кончается, и четко рассчитывают свое время. Но тут "Золотая маска", спектакль всемирно знаменитого Некрошюса, наплыв почетных гостей, опять же пьеса в трех частях и с двумя антрактами - и вот, представьте, стоит этот милейший доберман, писает, совершенно без поводка, как и положено приличной собачке, и тут на него вываливает из театра полуторатысячная толпа и, громко галдя, идет, почти что наступая на лапы! Я прямо застыл. Что же, думаю, ты будешь делать? И смотрю на хозяина. Хозяин лениво поворачивает на нас, многотысячных, холеную голову, доберман лениво поворачивает голову на хозяина. И все! И оба стоят на месте. Театральный доберман. Все знает, все понимает. Небось лучше любого критика отличает хороший спектакль от плохого - по этой вот валом валящей публике. Если галдят, хорошо идут, весело - значит, порядок. Если скучно разбегаются, пытаясь рассказать друг другу пошлые анекдоты, или спрашивают гнусным голосом: ну как, мол, - полная ерунда. Интересно, думаю, как же ты, доберман, оцениваешь спектакль Некрошюса "Макбет"? И я стал рассматривать творение великого Шекспира и великого Некрошюса с точки зрения достойнейшего этого пса. Просто так, из интереса.
- Ну как тебе "Макбет"? - спросила жена, когда я вернулся домой поздно вечером. - Как тебе сказать... - задумался я. - Понимаешь, у меня наушники сломались в конце первого действия. Их, оказывается, надо было как-то там подергать. Но об этом я узнал только в антракте. А так чего, сижу, слушаю все по-литовски. И мне показалось, что текста там совсем мало. Какие-то прямо обрывки. За сюжетом и то следишь с трудом. - А что же вместо сюжета? - А вот там есть такая медная кастрюля, типа деревенского казана. И вот все на ней лежат, сидят, стоят, в ней колдуют, из-под нее извлекают дохлую ворону, в ней таскают воду, льют, втыкают в бревна топоры, носят булыжники. И так весь спектакль. - Здорово, - неожиданно сказала жена. - Я всегда знала, что в настоящем театре должно быть мало слов. Так вот, с точки зрения собаки (которая не понимает ни слова), спектакль мне показался абсолютно понятен. Капающая и льющаяся вода с этой точки зрения - водопад. Перевернутая кастрюля - гора. Воткнутый топор война. Каждый предмет - опасен. Каждый звук - землетрясение. И мы почти собачьими глазами смотрим на все эти непонятные магические действия. По древней легенде, Макбет поверил лесным старухам, поддался злой магии предсказаний, замочил старшего братца, шотландского короля. А потом всю жизнь мучился. Магия - она не для нашего брата, добермана-пинчера. Она, скорее, для кошек, которые могут кокетливо изгибаться и перебирать босыми ногами по нашей усталой спине. Но звенящий, шипящий, грохочущий, падающий с грохотом, опасный мир простых предметов, увиденный с точки зрения собаки, не может быть сам по себе, без хозяина. А значит, спектакль лишен для добермана всякого смысла. Ну судите сами. ...Во-первых, все персонажи одеты как бомжи - и король, и солдаты, и придворные шотландские рыцари. Единственное исключение - три миловидные ведьмы. Собственно, про них-то литовец и сделал спектакль. Правда, у Шекспира они почти наверняка были отвратительными старухами. А здесь они порхают, как бабочки, кокетливо изгибаются, перебирают босыми ножками. Абсолютно свободные, красивые, раскрепощенные. Одно слово - ведьмы. Так вот, с ведьмами, как и с бомжами, разговор у собаки был бы короткий. Не жалуют псы нечистую силу. В спектакле Некрошюса слишком много плохих (для собаки) предметов и действий. Огромный новый топор - свежая рукоятка со штампиком, остро отточенное топорище - сам по себе неприятен. А если их пятнадцать? И если их втыкают в бревно со всей силы? И прямо рядом с сидящей женщиной? А потом кладут в стальное корыто для строительного цемента и тянут на лебедке под потолок? А потом сыплют оттуда прямо на сцену с грохотом? А зачем выносят настоящую печку с раскаленным булыжником внутри? И бросают в воду со страшным шипением? А зачем поджигают на сцене какой-то типа порох, создавая пожароопасную обстановку? Никакая собака, даже театральный доберман, не выдержал бы подобного.