Между тем и здесь мы встречаемся с персонажем, новым для Островского. Драматург не просто перенес его в комедию из своих старых пьес, но отыскал в реальной московской жизни 70‑х годов. Ольга уже не похожа на прежних простоватых купеческих женок, хотя бы и задорных и склонных к непозволенным удовольствиям, как та же Матрена Саввишна. Она отличается от них и по внешнему облику, и по своему внутреннему душевному миру, и по жизненной судьбе. Она уже воспитана в новых порядках, которые устанавливаются в эти годы в купеческих семьях и начинают разрушать сложившийся семейный уклад. Устами самой Ольги Островский рассказывает о той школе воспитания, которую она прошла под руководством своего мужа, водившего ее по трактирам и обучавшего поведению у «арфисток» и московских содержанок. Эта «школа» оставила свой след в душевном складе и внешнем облике Ольги, в ее манерах, в ее костюмах, чуть-чуть вызывающих и беспокойно ярких.
Островский вводит Ольгу в свою пьесу как колоритную фигуру веселящейся предпринимательской Москвы пореформенного времени. У нее есть своя одержимость, своя «ведущая страсть», которая превращает ее из эпизодического иллюстративно-бытового персонажа в лицо драматическое, имеющее свою самостоятельную судьбу в событиях комедии. Жизнь для нее представляется как непрерывно длящийся карнавал, с постоянными увеселениями, ресторанными ужинами, с поездками в театры и на гулянья в Сокольники. Ее мысли заняты красивыми кавалерами, модными платьями, последними новостями и сплетнями из жизни купеческой Москвы. И появляется она в монастырских покоях Веры Филипповны как вестница этой веселой карнавальной жизни, возбужденная, вызывающе-нарядная, щеголяя кружевами, шелками и модными шляпками.
Эта страсть Ольги к увеселениям, к нарядной праздничной жизни приводит ее к жалкому и постыдному финалу. В последнем акте из короткой реплики Аполлинарии Панфиловны зритель узнает, что после громкого скандала, случившегося в семье Каркуновых, Ольга покатилась по наклонной плоскости и превратилась в профессиональную содержанку. Аполлинария Панфиловна рассказывает Вере Филипповне, что она встретила ее, богато разодетую, разъезжающую по московским улицам в шикарной коляске. «Бог с ней, не нам судить», — говорит «тихая» Вера Филипповна не без внутреннего торжества по адресу вчерашней соперницы.
Характерна легкость, с какой воспринимают окружающие это падение Ольги. Очевидно, во всем ее поведении, в ее облике уж очень тонка была грань, отделяющая добропорядочную купеческую жену от кокотки. Изменились обстоятельства, и Ольга незаметно для себя, как будто ничего не меняя в своей жизни, соскальзывает на путь открытого разврата. Любой ценой ей нужно не сойти с круга, удержаться на вертящейся карусели жизни с развевающимися лентами, позументами и звенящими бубенцами. Воспитание содержанки закончено.
Этим финалом в судьбе Ольги драматург дает в руки режиссера и актрисы ключ к пониманию всего ее образа в целом. Уже в первом ее появлении на сцене у нее должно быть что-то от будущей Ольги, которая в последнем акте комедии поступит на содержание к богатому купцу. Эти особенности образа требуют своего раскрытия не только для бытовой точности ее характера. Они имеют непосредственное отношение к созданию глубокого социального фона комедии. Ведь многое из того, что тревожит Веру Филипповну, что нарушает тишину ее душевного мира, приходит вместе с Ольгой, которая приносит с собой в уединенное существование Веры Филипповны громкие беспокойные отголоски волнующегося житейского моря. Островский в образе Ольги развивает важную для него тему шумной и пестрой ярмарки жизни, характерной для собственнического мира, с ее показным весельем, миражными огнями, ярко размалеванными декорациями, которые скрывают за собой грязь, разврат, нищету.
Эта тема не прозвучала в спектакле Малого театра. Ее заглушил слишком сниженный, мелкобытовой образ Ольги, потерявшей яркое своеобразие того человеческого характера, которым наделил ее драматург.
Приблизительно то же самое произошло в спектакле с образом Аполлинарии Панфиловны Халымовой. Е. Шатрова, исполняющая эту роль, играет ее с присущим ей обаянием и тонкостью психологической отделки.
Но и в этой роли театр не использовал многих возможностей, заложенных в ней драматургом. В исполнении Е. Шатровой Аполлинария Панфиловна с ее простоватым добродушием и естественностью обхождения мало чем напоминает ту представительницу купеческого «бомонда», которую вывел драматург в «Сердце не камень». Апполинария Панфиловна, как она дана в комедии Островского, принадлежит к элите московского европеизирующегося купечества 70‑х годов прошлого века. Драматург не показывает в комедии привычную обстановку, в которой живут Аполлинария Панфиловна и ее муж. Но ее можно легко представить по другим пьесам позднего Островского, где драматург более подробно описывает каждодневный быт своих персонажей того же общественного круга. Семьи московских миллионщиков в те времена строго следовали одному и тому же ритуалу жизни, соревнуясь между собой в соблюдении моды во всех деталях бытовой обстановки, начиная с дамских туалетов и кончая ливреями лакеев и мастью выездных лошадей. Судя по всему, что мы узнаем об Аполлинарии Панфиловне из текста комедии, она не составляла исключения в этой среде. Это — купчиха эмансипированная, уже давно привыкшая вести светский, рассеянный образ жизни. Вместе с другими людьми ее круга ее можно было встретить в Большом театре в одной из лож бенуара или бельэтажа в дни гастрольных выступлений заезжей знаменитости, вроде Аделины Патти или Эрнесто Росси, увлекаться которыми было принято в те годы. Ее можно было видеть на гуляньях в Сокольниках в щегольской тысячной коляске последней парижской моды или в аллеях Эрмитажа, тогда только что открытого, гуляющей под руку со своим мужем, в компании солидных московских тузов, одетой по последним заграничным образцам, поражающей умопомрачительными бриллиантами и дорогими мехами. И самый дом Аполлинарии Панфиловны, конечно, ведется по-современному, на широкую ногу, с просторными апартаментами, обставленными опытными меблировщиками с тем же дорогим изяществом, что и прибытковский особняк в «Последней жертве». «Нынче купчихи себя высоко, ох, высоко держат, — говорит Аполлинария Панфиловна в разговоре с Верой Филипповной, — ни в чем иностранкам уступить не хотят». Эти слова относятся, конечно, и к самой Аполлинарии Панфиловне.