И все-таки в данном случае по одному существенному моменту сравнение оказалось не в пользу центрального Краснодарского театра.
Его спектакль поставлен очень пышно и торжественно. В нем даны сложные декорации, сверкающие яркими красками, шелком и бархатом. Пышность и яркость декораций иногда даже переходят нужную меру.
В спектакле много — чересчур много! — режиссерской выдумки и изобретательности. Помимо главных исполнителей в него введена целая армия подсобных персонажей, поющих песни, танцующих, разыгрывающих пантомимические сценки, в неумеренном количестве введенные в спектакль.
Но, как это ни странно, именно в этом крепком профессиональном театре на отчетном спектакле исчезли актеры, на которых прежде всего рассчитывал Шекспир, когда писал свою знаменитую комедию.
В спектакле остались только обрывки образов, обрывки текста комедии. Все остальное заполнилось вставными дивертисментными номерами, музыкой и пением. По сцене ходили какие-то непонятные люди, у которых вырвали из рук нить комедийной интриги, которых заставили «аккомпанировать» карнавальному празднеству.
На сцене не оказалось ни Бенедикта, ни Беатриче, ни остальных хорошо знакомых героев этой шекспировской комедии. А вместе с ними пропал и ее смысл, ее содержание в самом элементарном, сюжетном его выражении. Даже для знакомого с текстом «Много шума из ничего» было трудно разобраться в драматическом движении спектакля. В особенности это резко сказалось в сцене у Леонато. Эта картина превратилась в очень длительный и утомительный карнавал, в котором слились все персонажи спектакля.
Из комедии исчез и смех, безудержный и умный смех Шекспира. Она стала скучной и непонятной.
Режиссер Крымского колхозного театра оказал доверие своим молодым актерам. Он вывел их на сцену такими, какие они есть на самом деле, не стараясь искусственными мерами замазать их недочеты, их неопытность, давая им возможность по-своему, в пределах своих технических возможностей, овладеть образами шекспировской комедии. Это доверие к актерам оказалось оправданным. Шекспир помог им заговорить со сцены живым человеческим голосом. Спектакль Крымского театра запоминается при всех своих несовершенствах как умный и содержательный спектакль
Такого доверия к актерам, гораздо более опытным, не проявил режиссер Краснодарского краевого театра. Вместе с этим он не оказал доверия и Шекспиру, превратив его в сочинителя дивертисментного представления.
В этом спектакле зрителю все известно заранее, как это бывает на представлениях классических пьес. Еще не открылся занавес, но мы знаем, что за кулисами ждет своего выхода высокий седой старик с умными живыми глазами, в профессорском сюртуке, а рядом с ним его жена, чопорная, но милая и душевная женщина. Мы знаем, что они будут делать на сцене, какие слова будут произносить. Нам даже известно, что в одном месте драмы они сядут за рояль и будут играть при свечах в четыре руки что-то «классическое».
Зритель заблаговременно посвящен во все мельчайшие детали драмы. Мы даже знаем, что один из персонажей выйдет на сцену в студенческой тужурке, с молодым бритым подбородком, а потом появится в военной форме и с лицом, заросшим окладистой бородой. Наконец, нам точно известно, что в финале пьесы больной Полежаев будет разговаривать по телефону с Лениным, и мы уже заранее слышим интонацию его голоса, когда он узнает имя своего неожиданного собеседника.
Фильм о профессоре Полежаеве настолько хорошо известен зрителям, что никаких неожиданностей эта пьеса им не сулит. И все-таки мы присутствуем на спектакле, заинтересованные в том, что нам покажут на сцене.
У нас часто применяется к пьесам «теория неожиданностей». Магическое значение придается искусству строить сюжет драмы, развертывать занимательную драматическую интригу, полную потрясающих неожиданностей. На самом же деле «теория неожиданностей» относится к числу многих заблуждений, накопившихся вокруг театра. Совсем не доказано, что зритель всегда требует внезапных поворотов интриги и вполне самобытного сюжета. Проблема новизны и оригинальности сюжета занимала далеко не всех драматургов прошлого. Шекспир, используя для своих драм популярные новеллы и хроники, не задумывался о том, что конец его пьес почти всегда был известен зрителям. Гоголь не постеснялся взять для своей комедии распространенную, ставшую почти банальной историю о мнимом ревизоре. Сухово-Кобылин в «Свадьбе Кречинского» взял сюжетом нашумевший судебный процесс светского авантюриста. Островский простодушно признавался, что сюжеты для пьес его мало беспокоили. Он большей частью заимствовал их готовыми из бытовой хроники и из судебной практики своего времени. И, судя по всему, он не стремился поразить зрителей неожиданностью развязки.