Теперь нам становится понятным весь путь Егора в драме. Понятно и его бегство из родного села в незнакомый мир, где как будто легче проложить свою незаметную тропу. Понятны его замкнутость, сдержанность и та личина беспечного шутника и острослова, которой он старался закрыть от окружающих свое человеческое лицо. Понятно, почему так трудно далось Егору и последнее (последнее ли?) внутреннее освобождение. Он боролся с самым неуловимым и трудно уязвимым противником в самом себе.
Побороть этого противника ему помогла сама жизнь. Но у него были и свои индивидуальные качества, которые дали ему возможность выйти победителем из этого своеобразного поединка. Это — его душевный максимализм, фанатическое стремление поймать в руки правду жизни, найти окончательный закон, который оправдал бы существование человека в трудах и страданиях, сделал бы его жизнь легкой и радостной.
Рядом с Егором появляются в панферовской драме и другие искатели правды. Они возникают перед нами, как будто освещенные изнутри волшебным фонарем художника.
Есть в пьесе Панферова персонаж, который занимает в драматическом действии сравнительно скромное место. Это девушка Ксеня — изящное маленькое существо, «пигалица», как называет ее Егор Дударев. По всей вероятности, когда пьеса Панферова будет поставлена на сцене, автор выслушает немало упреков за то, что он недоработал обаятельный образ своей героини. Ксеня — образ литературный по преимуществу. Он создается больше по ремаркам драматурга, чем в действии. События идут как будто мимо этой девушки, только слегка задевая ее. Она участвует в них пассивно, не совершает ни одного поступка, который повернул бы ход драматического действия хотя бы на одно мгновение.
И слова, которые говорит Ксеня, сами по себе обычны и ничем не замечательны. Особое значение они приобретают от интонации, с какой произносит их девушка, от ее смеха и ясного взгляда. Для театрального, а не литературного персонажа такие свойства очень невыгодны. Есть опасность, что роль Ксени потеряется на сцене и окажется бледной, недосказанной. Очень трудно актеру играть только внутреннюю интонацию персонажа, не подкрепленную драматическими положениями.
Между тем по литературному замыслу автора Ксеня, пожалуй, самый поэтический образ драмы. Это — натура цельная, лишенная внутреннего разлада и той душевной раздвоенности, которая свойственна Егору Дудареву. Как ни балагурит и ни отшучивается Егор, образ его полон драматизма. В его жизни бывают моменты, когда на лицо Егора ложится трагическая тень. В миниатюрной, хрупкой «девчушке» с сияющими глазами нет ничего трагического. Она проходит в драме без душевной борьбы и тревоги, повинуясь внутреннему инстинкту, который ведет ее как зачарованную по очень точному и прямому пути.
Ксеня тоже принадлежит к племени мечтателей, но назвать ее искателем счастья нельзя. Она еще носит счастье в самой себе, как это бывает в ранней молодости. Ее образ создан автором из светлых красок, из гармоничных линий. Ксеня светится радостью. Мечта, к которой она стремится, находится для нее совсем близко. Для того чтобы схватить ее в руки, Ксене не нужно отправляться в далекие путешествия. Она должна и может осуществиться немедленно, вот здесь, на сельской площади, где происходит первое собрание колхозников. Чудо преображения жизни должно совершиться мгновенно. Для этого нужно только, чтобы люди внимательно посмотрели на себя и увидели, что, в сущности, они носят в себе то счастье, то солнце, которое до сих пор казалось им недостижимым.
Для Ксени еще не существует ничего темного и сложного, что есть у Егора и даже у Акима Морева. Она свободна от власти прошлого и от сомнений индивидуалиста Егора. Жизнь представляется ей легкой и радостной. Внутренняя свобода, которая с таким трудом дается другим героям Панферова, приходит к ней совсем просто. Она вся — в настоящем и будущем, свободная, ясная, наивная какой-то детской и в то же время мудрой наивностью.
Ксеня наделена даром цельных и устремленных натур — интуитивным пониманием людей. Перед бородатыми крестьянами она кажется застенчивым ребенком. И в то же время именно она, а не кто другой становится душой колхозного движения в своем селе. И драматург здесь ничего не выдумывает. Так часто бывало в те годы. В девчушке Ксене как будто сосредоточивается совесть людей, вышедших в путь за своей звездой. Она идет рядом с ними, маленькая и изящная, в своем неуклюжем пиджачке, сохранившая в обращении со взрослыми детскую робость. Она ободряет их простыми, наивными словами и застенчивой улыбкой. Вера, с которой она идет в новую жизнь, осязая ее как сложившуюся реальность, ощущая ее физически, передается окружающим, словно зачаровывает их.